Впервые в жизни, ни разу не набрасывая фактуру ни для интервью, ни для лекториев, решил подготовить текст для публичного выступления заранее. Это мое последнее слово в качестве обвиняемого по высокоморальным претензиям губернатора Тулеева, вылившихся в уголовное дело по 319-й статье УК РФ; будет зачитано в суде буква в букву.
А дальше закрутились шестеренки репрессивной машины.
Полиция подошла к делу в своем привычном репертуарном наборе, отрабатывая полученный заказ, и не особо стараясь следовать регулирующих их деятельность нормативно-правовым актам. Если бы это рвение было хотя бы раз направлено на закрытие хотя бы одного наркопритона или поиск хотя бы одного украденного мобильного телефона, я бы, возможно, начал гордиться нашими полицейскими, но с поводами для этого до сих пор как-то не густо.
У прокурорских работников слепленное на скорую руку уголовное дело претензий так же не вызвало. То, что в обвинительном акте отсутствует вменяемое описание события правонарушения, а состав преступления утоплен в убогих канцеляризмах и строится на «негативном отношении», которое в Кузбассе отчего-то стало правовой нормой, законники в погонах предпочли не заметить. В нем ведь фигурирует оскорбившийся губернатор — не абы кто; и заместитель прокурора Ольга Минеева с легкостью утверждает обвинительный акт — торжество понятий, а не закона ведь превыше всего. Интересно, где была Минеева (да и сам Гуреев), когда уже порядком подзабытый бывший градоначальник Виктор Хромов, не сильно стесняясь, распродал подешевке в надежные руки нехилый массив муниципального имущества? Или когда его последователь на мэрском посту Анатолий Танков создал в городе ситуацию, в которой поставил в приоритет обслуживание интересов принадлежащей ему строительной компании, раздавив тем самым конкурентов? Все просто: они были членами команды губернатора, на соблюдение законности в таких вещах всегда необходимы не только дополнительные инструкции сверху, но и политическая воля.
Зато в случае с моим уголовным делом этих инструкций, а также и рвения с политической волей оказался явный перебор. И соблюдая право губернатора слышать в свой адрес лишь гимны и оды, мои права не нарушались только ленивым. Да, я говорю о ночных допросах и принуждению к даче объяснений, об анонимках среди материалов уголовного дела, нарушающих Федеральный закон о персональных данных граждан, об инструкциях, которые давались экспертам, дабы те вышли на искомый результат, навязывание государственного адвоката вопреки моей воле. Впрочем, последнее можно определенно записать в спорный актив — имитация законности хоть где-то да присутствовала.
В общем, спасибо — насмотрелся. И если в определенный момент я поймал себя на мысли, что, глядя на оказываемое на дознание давление, у меня даже начал медленно развиваться «стокгольмский синдром», то сейчас от этих смешанных чувств не осталось ровным счетом ничего. Более того: если я увижу, что стая отморозков в сумерках забивает насмерть полицейского или прокурорского — пройду мимо. Не дрогнет, знаете ли, ничего — ни человеческого, ни гражданского. И пусть параллели будут стилистически отвратительными, но сравнения с «Матрицей» братьев Вачовски здесь вполне уместны — каждый «неразбуженный» является твоим врагом. Осталось разобраться в подобном же отношении к судьям.
Хотя, я думаю, вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос.
В эксперименте, который я решил провести над собственной жизнью, и суть которого заключается в сознательном отстранении от активной защиты — в регулирующих действия следствия и суда нормативно-правовых актах ведь прописаны и презумпция невиновности, и толкование спорных фактов в пользу подсудимого, и гарантированная равнозначность сторон вместе с прочими благами, общепринятыми в государствах, именующих себя правовыми, — и я на самом деле наслаждался тем, что видел здесь на протяжении месяца и целый календарный сезон в грязных кабинетах городского УВД и прокуратуры. Понять, насколько сгнила изнутри система, можно лишь через эмпирику — еще раз спасибо за бесценный опыт; система этого государства способна обслуживать только свои интересы.
Потому что в политически мотивированных делах по-другому не бывает.
Скончавшийся в декабре прошлого года драматург и диссидент Вацлав Гавел пытался ввести в политический процесс такое неконвертируемое понятие, как «совесть». Гавел писал: «Политика — поле человеческой деятельности, оказывающее страшное давление на моральную чувствительность, на возможность критически относиться к себе, на подлинную ответственность, на вкус и такт, на способность сочувствовать другим, на стремление к сдержанности, на скромность. Это работа для скромных людей, для людей, которые не поддаются на обман. Те, кто утверждают, что политика — грязное дело, обманывают нас. Политика — это работа, которая требует особенно чистых людей, потому что в ней особенно легко морально испачкаться. Настолько легко, что не слишком бдительные души могут и не заметить, что это с ними уже произошло».
С ним это уже произошло. Потому что в своих показаниях, смахивающих больше по стилистике на очередную проповедь, упорно изображающий из себя пострадавшего губернатор Тулеев пускается в шикарное лицемерие. «Я являюсь публичным политиком, моя деятельность на этом посту отмечена государственными и иными наградами и званиями, и для меня особо важным является мое доброе имя и отношение ко мне граждан РФ и в частности жителей Кемеровской области. <...> Использование нецензурных слов в публичной письменной коммуникации для характеристики деятельности должностного лица недопустимо и неприлично», — вещает областной начальник, прекрасно зная, что очень удобно требовать от других того, что для него самого давно стало частью политической борьбы. А я — не лицемерю. Для меня нет смысла отказываться от причастности к опубликованным в блоге текстам, как это делает руководитель тулеевской пресс-службы Антон Горелкин, сделавший клевету и диффамацию визитной карточкой своего подразделения, и которого, я надеюсь, в самое ближайшее время смогут призвать к ответу юристы кузбасского отделения ЛДПР за организованную в СМИ и в интернете травлю своих первых лиц в области. Я не считаю нужным выкручиваться и говорить здесь о том, что мой блог в ЖЖ ведется от имени придуманного персонажа и, следовательно, любые претензии ничтожны, как однажды заявил позиционирующий себя как член команды губернатора журналист и блогер Василий Попок, вертящий на своем усохшем половом органе любого тулеевского противника, и не старающийся при этом даже придать своим текстам минимального литературного обаяния. Для меня было бы неприемлемо вести анонимный блог в ЖЖ, как это делают несколько посаженных на контракт спецпропагандистов от администрации Кемеровской области, имен которых, похоже, никто так и не узнает — ловко извращающих факты, а при недостатке материала попросту придумывающих губернаторским оппонентам иную, низкоморальную жизнь.
Я лучше получу судимость, но останусь при своем мнении.
В последнем слове вроде как принято просить суд о снисхождении, но зная статистику обвинительных приговоров в России — а это 99,2% — не вижу смысла фиглярствовать. Я просто подведу черту.
Сожалению ли о тех двух записях в своем блоге? В общем-то, нет. Испытываю ли я раскаяние? Нет, ни капли. Стану ли я после приключившегося больше уважать Амана Тулеева? Нет, исключено. Более того: акценты моего восприятия данной политической фигуры сместились, теперь этот персонаж меня интересует исключительно в зоологическом смысле восприятия реальности. Ну, нечто усредненное между вшами и ленточными червями. Его команда сделала все для такого к нему отношения.
Я высказывал в записях в своем личном блоге, не являющимся средством массовой информации, но носящим характер публичного, исключительно свое частное мнение о персонаже по имени Аман Тулеев. Я давал оценочные суждения новостым поводам, положенным в основу записей, прибегая к той лексике, которую в своем личном журнале считаю уместной, и о чем читатель предупрежден — правила дискурса всегда формирует именно среда, а не вмешательства извне. Я никогда ни перед не обязывался публиковать в своем блоге высокохудожественные тексты; в моем блоге мораль — это я сам, что бы сказанное ни значило. Я не считаю использование обсценной лексики в публичной письменной коммуникации для характеристики деятельности должностного лица недопустимой и неприличной — власть не сакральна; пусть должностное лицо думает головой перед тем, как вбрасывает в информационные ленты те самые новостные поводы. Я в принципе далек от мысли, что обсценная лексика — это зло. Ну, расскажите об этом тогда Татьяне Толстой и Виктору Ерофееву, Владимиру Сорокину и Виктору Пелевину, Эдуарду Лимонову и Михаилу Веллеру — российским литераторам с мировым именем, совсем не гнушающимся использовать в своих произведениях русский мат, и менее талантливыми от этого не ставшими. Если современники для вас мелковаты, объясните (видимо, через эксгумацию) Пушкину и Есенину, Хармсу и Маяковскому, Некрасову и Раневской, что те в свое время были неправы, вкрапив в произведения обсценизмы. Основания для этого есть — эксперт-лингвист, не являющийся литературоведом, весьма четко определил жанр одной из записей; «Говорит и показывает» — это пьеса. И до тех пор, пока у вас на руках не будет литературоведческой экспертизы, утверждать обратное вы не можете; это — литературное произведение. Что же до записи «Повелители мух», то все признаки политической дискуссии там имеются — в ее основе лежит богатая политтехнологическая фактура, обнаруженная мною во время избирательной кампании в Государственную Думу. А потом по именно политическим мотивам было возбуждено уголовное дело: «Кроме того, я полагаю, что выход данных статей был связан с предвыборной кампанией по выборам депутатов в Госдуму РФ и имел своей задачей очернить как партию „Единая Россия“ в целом, так и меня — как регионального лидера», — проповедует Тулеев в своих показаниях.
Точку в этом деле, скорее всего, будет ставить Европейский суд по правам человека — судебная власть в Кемеровской области (да и в России в целом) оказалась изнасилована властью исполнительной не сегодня, поэтому особых иллюзий я не питаю; здесь имеет вес лишь буква закона, хотя в каждом законе первичнее всего именно его дух.
Поэтому удаляйтесь, судья Рейле, в свою совещательную комнату и совещайтесь: со своим начальством ли, с томиками кодексов ли, со своей ли совестью — что именно вы положите в основу приговора, я точно не знаю. Но я в курсе, что понятие «совесть» не прижилось не только в поле политического процесса, но не укоренилось и правовом, а вот уголовная ответственность судьи за юридически неправомочный приговор законом предусмотрена. Впрочем, уверяю вас, что нет оснований для суеты — свою медаль «За веру и добро» вы получите гораздо быстрее, чем станут светлыми грязные вешние воды Томи, готовящейся вскрыться ото льда в одну из ближайших холодных ночей.
Оригинал записи в LiveJournal
Сегодня сто тридцать первый день, как в мою жизнь своими грязными руками залезло псевдоправовое государство под названием «Российская Федерация». В какой-то мере я даже благодарен этому — лучшей (что, впрочем, спорно) возможности переоценить свое отношение к системе придумать и в самом деле трудно. Если бы не это уголовное дело, я бы не перечитал ряд все время откладываемых на потом книг, не посмотрел бы наконец антологии Антониони и Скорсезе, не встал бы, после десятилетнего перерыва, на лыжи. Но это достижения частные.
А вот теперь о важном. В середине ноября 2011 года мною в моем же блоге в «Живом журнале» были опубликованы две записи, по фактам размещения которых присутствующий здесь юрист Алексей Синицын, вступив в преступный сговор с начальником ГУВД по Кемеровской области Александром Елиным, написал ложный донос в провоохранительные органы и инициировалуголовное делопроизводство. Мне единственно понятны именно такие формулировки. Для особо одаренных сообщаю дополнительно: это заявление является моим оценочным суждением.
А вот теперь о важном. В середине ноября 2011 года мною в моем же блоге в «Живом журнале» были опубликованы две записи, по фактам размещения которых присутствующий здесь юрист Алексей Синицын, вступив в преступный сговор с начальником ГУВД по Кемеровской области Александром Елиным, написал ложный донос в провоохранительные органы и инициировал
А дальше закрутились шестеренки репрессивной машины.
Полиция подошла к делу в своем привычном репертуарном наборе, отрабатывая полученный заказ, и не особо стараясь следовать регулирующих их деятельность нормативно-правовым актам. Если бы это рвение было хотя бы раз направлено на закрытие хотя бы одного наркопритона или поиск хотя бы одного украденного мобильного телефона, я бы, возможно, начал гордиться нашими полицейскими, но с поводами для этого до сих пор как-то не густо.
У прокурорских работников слепленное на скорую руку уголовное дело претензий так же не вызвало. То, что в обвинительном акте отсутствует вменяемое описание события правонарушения, а состав преступления утоплен в убогих канцеляризмах и строится на «негативном отношении», которое в Кузбассе отчего-то стало правовой нормой, законники в погонах предпочли не заметить. В нем ведь фигурирует оскорбившийся губернатор — не абы кто; и заместитель прокурора Ольга Минеева с легкостью утверждает обвинительный акт — торжество понятий, а не закона ведь превыше всего. Интересно, где была Минеева (да и сам Гуреев), когда уже порядком подзабытый бывший градоначальник Виктор Хромов, не сильно стесняясь, распродал подешевке в надежные руки нехилый массив муниципального имущества? Или когда его последователь на мэрском посту Анатолий Танков создал в городе ситуацию, в которой поставил в приоритет обслуживание интересов принадлежащей ему строительной компании, раздавив тем самым конкурентов? Все просто: они были членами команды губернатора, на соблюдение законности в таких вещах всегда необходимы не только дополнительные инструкции сверху, но и политическая воля.
Зато в случае с моим уголовным делом этих инструкций, а также и рвения с политической волей оказался явный перебор. И соблюдая право губернатора слышать в свой адрес лишь гимны и оды, мои права не нарушались только ленивым. Да, я говорю о ночных допросах и принуждению к даче объяснений, об анонимках среди материалов уголовного дела, нарушающих Федеральный закон о персональных данных граждан, об инструкциях, которые давались экспертам, дабы те вышли на искомый результат, навязывание государственного адвоката вопреки моей воле. Впрочем, последнее можно определенно записать в спорный актив — имитация законности хоть где-то да присутствовала.
В общем, спасибо — насмотрелся. И если в определенный момент я поймал себя на мысли, что, глядя на оказываемое на дознание давление, у меня даже начал медленно развиваться «стокгольмский синдром», то сейчас от этих смешанных чувств не осталось ровным счетом ничего. Более того: если я увижу, что стая отморозков в сумерках забивает насмерть полицейского или прокурорского — пройду мимо. Не дрогнет, знаете ли, ничего — ни человеческого, ни гражданского. И пусть параллели будут стилистически отвратительными, но сравнения с «Матрицей» братьев Вачовски здесь вполне уместны — каждый «неразбуженный» является твоим врагом. Осталось разобраться в подобном же отношении к судьям.
Хотя, я думаю, вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос.
В эксперименте, который я решил провести над собственной жизнью, и суть которого заключается в сознательном отстранении от активной защиты — в регулирующих действия следствия и суда нормативно-правовых актах ведь прописаны и презумпция невиновности, и толкование спорных фактов в пользу подсудимого, и гарантированная равнозначность сторон вместе с прочими благами, общепринятыми в государствах, именующих себя правовыми, — и я на самом деле наслаждался тем, что видел здесь на протяжении месяца и целый календарный сезон в грязных кабинетах городского УВД и прокуратуры. Понять, насколько сгнила изнутри система, можно лишь через эмпирику — еще раз спасибо за бесценный опыт; система этого государства способна обслуживать только свои интересы.
Потому что в политически мотивированных делах по-другому не бывает.
Скончавшийся в декабре прошлого года драматург и диссидент Вацлав Гавел пытался ввести в политический процесс такое неконвертируемое понятие, как «совесть». Гавел писал: «Политика — поле человеческой деятельности, оказывающее страшное давление на моральную чувствительность, на возможность критически относиться к себе, на подлинную ответственность, на вкус и такт, на способность сочувствовать другим, на стремление к сдержанности, на скромность. Это работа для скромных людей, для людей, которые не поддаются на обман. Те, кто утверждают, что политика — грязное дело, обманывают нас. Политика — это работа, которая требует особенно чистых людей, потому что в ней особенно легко морально испачкаться. Настолько легко, что не слишком бдительные души могут и не заметить, что это с ними уже произошло».
С ним это уже произошло. Потому что в своих показаниях, смахивающих больше по стилистике на очередную проповедь, упорно изображающий из себя пострадавшего губернатор Тулеев пускается в шикарное лицемерие. «Я являюсь публичным политиком, моя деятельность на этом посту отмечена государственными и иными наградами и званиями, и для меня особо важным является мое доброе имя и отношение ко мне граждан РФ и в частности жителей Кемеровской области. <...> Использование нецензурных слов в публичной письменной коммуникации для характеристики деятельности должностного лица недопустимо и неприлично», — вещает областной начальник, прекрасно зная, что очень удобно требовать от других того, что для него самого давно стало частью политической борьбы. А я — не лицемерю. Для меня нет смысла отказываться от причастности к опубликованным в блоге текстам, как это делает руководитель тулеевской пресс-службы Антон Горелкин, сделавший клевету и диффамацию визитной карточкой своего подразделения, и которого, я надеюсь, в самое ближайшее время смогут призвать к ответу юристы кузбасского отделения ЛДПР за организованную в СМИ и в интернете травлю своих первых лиц в области. Я не считаю нужным выкручиваться и говорить здесь о том, что мой блог в ЖЖ ведется от имени придуманного персонажа и, следовательно, любые претензии ничтожны, как однажды заявил позиционирующий себя как член команды губернатора журналист и блогер Василий Попок, вертящий на своем усохшем половом органе любого тулеевского противника, и не старающийся при этом даже придать своим текстам минимального литературного обаяния. Для меня было бы неприемлемо вести анонимный блог в ЖЖ, как это делают несколько посаженных на контракт спецпропагандистов от администрации Кемеровской области, имен которых, похоже, никто так и не узнает — ловко извращающих факты, а при недостатке материала попросту придумывающих губернаторским оппонентам иную, низкоморальную жизнь.
Я лучше получу судимость, но останусь при своем мнении.
В последнем слове вроде как принято просить суд о снисхождении, но зная статистику обвинительных приговоров в России — а это 99,2% — не вижу смысла фиглярствовать. Я просто подведу черту.
Сожалению ли о тех двух записях в своем блоге? В общем-то, нет. Испытываю ли я раскаяние? Нет, ни капли. Стану ли я после приключившегося больше уважать Амана Тулеева? Нет, исключено. Более того: акценты моего восприятия данной политической фигуры сместились, теперь этот персонаж меня интересует исключительно в зоологическом смысле восприятия реальности. Ну, нечто усредненное между вшами и ленточными червями. Его команда сделала все для такого к нему отношения.
Я высказывал в записях в своем личном блоге, не являющимся средством массовой информации, но носящим характер публичного, исключительно свое частное мнение о персонаже по имени Аман Тулеев. Я давал оценочные суждения новостым поводам, положенным в основу записей, прибегая к той лексике, которую в своем личном журнале считаю уместной, и о чем читатель предупрежден — правила дискурса всегда формирует именно среда, а не вмешательства извне. Я никогда ни перед не обязывался публиковать в своем блоге высокохудожественные тексты; в моем блоге мораль — это я сам, что бы сказанное ни значило. Я не считаю использование обсценной лексики в публичной письменной коммуникации для характеристики деятельности должностного лица недопустимой и неприличной — власть не сакральна; пусть должностное лицо думает головой перед тем, как вбрасывает в информационные ленты те самые новостные поводы. Я в принципе далек от мысли, что обсценная лексика — это зло. Ну, расскажите об этом тогда Татьяне Толстой и Виктору Ерофееву, Владимиру Сорокину и Виктору Пелевину, Эдуарду Лимонову и Михаилу Веллеру — российским литераторам с мировым именем, совсем не гнушающимся использовать в своих произведениях русский мат, и менее талантливыми от этого не ставшими. Если современники для вас мелковаты, объясните (видимо, через эксгумацию) Пушкину и Есенину, Хармсу и Маяковскому, Некрасову и Раневской, что те в свое время были неправы, вкрапив в произведения обсценизмы. Основания для этого есть — эксперт-лингвист, не являющийся литературоведом, весьма четко определил жанр одной из записей; «Говорит и показывает» — это пьеса. И до тех пор, пока у вас на руках не будет литературоведческой экспертизы, утверждать обратное вы не можете; это — литературное произведение. Что же до записи «Повелители мух», то все признаки политической дискуссии там имеются — в ее основе лежит богатая политтехнологическая фактура, обнаруженная мною во время избирательной кампании в Государственную Думу. А потом по именно политическим мотивам было возбуждено уголовное дело: «Кроме того, я полагаю, что выход данных статей был связан с предвыборной кампанией по выборам депутатов в Госдуму РФ и имел своей задачей очернить как партию „Единая Россия“ в целом, так и меня — как регионального лидера», — проповедует Тулеев в своих показаниях.
Точку в этом деле, скорее всего, будет ставить Европейский суд по правам человека — судебная власть в Кемеровской области (да и в России в целом) оказалась изнасилована властью исполнительной не сегодня, поэтому особых иллюзий я не питаю; здесь имеет вес лишь буква закона, хотя в каждом законе первичнее всего именно его дух.
Поэтому удаляйтесь, судья Рейле, в свою совещательную комнату и совещайтесь: со своим начальством ли, с томиками кодексов ли, со своей ли совестью — что именно вы положите в основу приговора, я точно не знаю. Но я в курсе, что понятие «совесть» не прижилось не только в поле политического процесса, но не укоренилось и правовом, а вот уголовная ответственность судьи за юридически неправомочный приговор законом предусмотрена. Впрочем, уверяю вас, что нет оснований для суеты — свою медаль «За веру и добро» вы получите гораздо быстрее, чем станут светлыми грязные вешние воды Томи, готовящейся вскрыться ото льда в одну из ближайших холодных ночей.
Оригинал записи в LiveJournal
Комментариев нет:
Отправить комментарий