Белый ворон

Смирнова-поэта открыла Рубцова. Как Тамара ни настаивала, как ни старалась привнести в его стихи понятные ей интонации, как ни вмешивалась с правкой, сломать Андрея все равно не смогла — он остался при своем слоге. Смирнов-фотограф объявился прошлым летом. Внезапно и по большому счету случайно — если бы я не зашел на его страницу «В контакте», то, наверное, снимки до сих пор были бы достоянием сетевых друзей, а так и музеефикация уже не за горами.

Поэт и фотограф, живущие в Андрее, мне более понятны, чем его третья творческая ипостась — художническая. Стихи, хоть и замысловатые по своей архитектуре, кажутся уже слишком ясными — со словом мне все-таки разобраться гораздо проще, чем с набором линий. Те кадры... Ну да, это тоже отчасти моя Юрга — дряхлеющая, больная, немощная, рассыпающаяся на глазах, но сохраненная в его фотографике.

Со Смирновым-художником все гораздо сложнее. Эти образы менее объяснимы, более личные, тщательнее зашифрованы от разгадок. Здесь нет знакомых сюжетов, сюда не придут на помощь, с целью все объяснить, слова, а автор сознательно не дает подсказок. Я попытался с ним побеседовать на эту тему, но за прошедшие десять лет, как видно, мало что изменилось — говорить о творчестве он по-прежнему не считает нужным, отдавая свои работы в объятия зрительской фантазии.