Смирнова-поэта открыла Рубцова. Как Тамара ни настаивала, как ни старалась привнести в его стихи понятные ей интонации, как ни вмешивалась с правкой, сломать Андрея все равно не смогла — он остался при своем слоге. Смирнов-фотограф объявился прошлым летом. Внезапно и по большому счету случайно — если бы я не зашел на его страницу «В контакте», то, наверное, снимки до сих пор были бы достоянием сетевых друзей, а так и музеефикация уже не за горами.
Поэт и фотограф, живущие в Андрее, мне более понятны, чем его третья творческая ипостась — художническая. Стихи, хоть и замысловатые по своей архитектуре, кажутся уже слишком ясными — со словом мне все-таки разобраться гораздо проще, чем с набором линий. Те кадры... Ну да, это тоже отчасти моя Юрга — дряхлеющая, больная, немощная, рассыпающаяся на глазах, но сохраненная в его фотографике.
Со Смирновым-художником все гораздо сложнее. Эти образы менее объяснимы, более личные, тщательнее зашифрованы от разгадок. Здесь нет знакомых сюжетов, сюда не придут на помощь, с целью все объяснить, слова, а автор сознательно не дает подсказок. Я попытался с ним побеседовать на эту тему, но за прошедшие десять лет, как видно, мало что изменилось — говорить о творчестве он по-прежнему не считает нужным, отдавая свои работы в объятия зрительской фантазии.
В «Свече», однако, Андрей надолго не задержался — все-таки это своего рода определенная творческая работа, но главное — поддержку — он оттуда вынес. И, как ни странно, лучшие его стихотворения были написаны уже после расставания со студией и с городом. Почти все они уже прошли через печатный станок — ни один из поэтических сборников не обходился без строк Смирнова. Но за последние десять лет новых вспышек, подобных по мощности тем, из начала нулевых, у него не происходило.
Вслед за поэтом проснулся и художник. Понятно, что в детстве так или иначе пытаются рисовать все — от уроков никчемного изо мало кому удавалось отвертеться. Более способных родители всегда отдавали в художественную школу, но Андрея и эта участь обошла стороной; не всегда талант проявляется в очерченные психологами-теоретиками годы, для его раскрытия иногда нужно серьезное вмешательство извне.
Результирующей оказались порядка двадцати работ — карандашом и шариковой ручкой, на обрывках картона и ватмана, но тщательно прописанные; в них каждый миллиметр жил своей жизнью. Тогда я как раз собирал молодых художников города на выставочный проект «Ю-art», и удивлять своим творчеством, честно говоря, у них получалось плохо. Кто-то брал излишней декоративностью и дороговизной материалов, а кто-то — развалом композиции и наивностью сюжетов. Смирнов в экспозицию очень хорошо вписался. Не только ярко выраженным почерком художника-графика, по сути своей он оказался почти единственным художником-мыслителем. Олег Новиков, тоже дебютировавший на той выставке и тогда лишь вынашивавший идею создания в городе независимого галерейного поля, впоследствии оформившегося в «АРТ-пропаганду», с Андреем быстро нашел общий язык.
Художника сменил фотограф. Вернее, появился фотохудожник, делающий тонкие слепки с реальности. Кому-то его работы нравятся аж до визга, кто-то же наоборот, уставший от реальности, не понимает, зачем лишний раз сохранять печальные свидетельства современности. И они, бесспорно признающие за Андреем яркий талант, хотели бы применить его по-другому, направляя снимать лишь искусственную красоту. Но таковых певцов в городе, на мой взгляд, и так достаточно, но от художников в них — всего-ничего.
Хранить только в себе — тоже нельзя. Рубцова это прекрасно понимала, и подарила в свое время Андрею билет в творческое будущее. Потому что работа, отправленная в стол, иногда тормозит автора, произведению, как созданию на самом деле живому, необходимо внимание избирательного числа глаз. Он, как мне кажется, абсолютно спокойно пережил и публикации и выставки — они послужили лишь хорошим стимулом, чтобы продолжать двигаться в ранее выбранном направлении. Которое для меня кажется ясным и понятным — реализовываться, не оглядываясь на возможные мнения, делать то, что хочется.
Пожелание оказалось неуслышанным — все-таки я противник анонимности в любом ее проявлении. В том медийном потоке, когда картинки сегодня меняются чаще, чем секунды, имена авторов и вправду запоминаются плохо. Еще хуже отпечатываются на сетчатке результаты их работы, а здесь все совсем иначе. Есть набор сильных строк, давно разобранных на цитаты, не менее ярких фотографий, показывающих подлинную жизнь, мощных реализаций в живописи и в графике. И имя есть тоже. И упомянуть его лишний раз совсем не помешает.
Без названия. | 20х30, бум., акв., тушь, 2001 г., собственность автора.
Без названия. | 20х30, бум., тушь, цв. кар., акв., 2004 г., собственность автора.
Без названия. | 22x28, бум., тушь, гуашь, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 20х15, бум., гел. ручка, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 10х15, бум., тушь, 1999 г., собственность автора.
Без названия. | 25х40, бум., шар. ручка, гуашь, 2005 г., собственность автора.
Без названия. | 30х20, бум., маркер, акв., воск, 2005 г., частное собрание.
Без названия. | 50х20, ДВП, гуашь, лак, эмаль, 2002 г., частное собрание.
«Юрга Достоевского». | 21х15, к., шар. ручка, 2000 г., частное собрание.
Без названия. | 29х21, бум., акв., тушь, гуашь, 2003 г., частное собрание.
Без названия. | 21х30, бум., тушь, акв., гуашь, 2001 г., собственность автора.
Без названия. | 29х21, бум., акв., тушь, 1999 г., собственность автора.
Без названия. | 21х15, бум., гуашь, акв., 1999 г., собственность автора.
«Башню сорвало». | 20х27, ДВП, м., коллаж, 2001 г., собственность автора.
«Многоклеточное». | 29х21, бум., гуашь, тушь, акв., 2004 г., собственность автора.
Без названия. | 35х50, бум., акв., гуашь, к., гел. ручка, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 35х25, бум., тушь, гуашь, акв., коллаж, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 20х30, тон. бум. (кофе), шар. ручка, 2003 г., собственность автора.
Прямая речь | И это все о нем
Художник Елена Платунова: «Первое, что пришло в голову, когда я увидела работы Андрея, были строки из Кинчева: „Черно-красный мой цвет, / Но он выбран, увы, не мной. / Кто-то очень похожий на стены / Давит меня собой“. А приглядевшись уже повнимательнее, понимаешь, что это результат мощного поиска, что ему не все равно — не наплевать на окружающий мир, что у него свой взгляд, свое восприятие реальности. Хотя видно, что он не варится в собственном соку — в работах заметно влияние тех же Мунка и Дали, на уровне минимальных цитат, но это чувствуется все равно.
Очень интересно, кстати, что они почти все не имеют названия — возможно, это такой сознательный ход, но каждый человек, который будет смотреть, станет плавать в своих ассоциациях, не нагруженный авторскими стереотипами.
То есть как с большинством работ тут не получится — посмотрел и забыл, больше никогда не вспомнится. А здесь можно не только смотреть, но еще и думать к тому же. Просто Андрей создает сложные и запоминающиеся образы, которые на фоне всех этих успешно выставляющихся и продающихся пейзажей и натюрмортов, стоят особняком. Понятно, что они рассчитаны совсем не на широкий круг — у него своя ниша».
Галерист, художник Олег Новиков: «С Андреем я заочно познакомился через газету „Ю“, прочитав там не только статью о нем, но и его стихи. И это заинтересовало — подобное творчество выделяется из той массы, к которой привыкли в Юрге. Потом был „Ю-art“ — там знакомство стало уже реальным, начали общаться, работать вместе.
На самом деле в Андрее живет одна из немногих родственных мне душ, и мне очень легко о нем говорить.
Он действительно большой художник, и это касается всего. Я бы не сказал, что его стихи сильно отличаются от его фотографий или рисунков — их темы достаточно сильно переплетены, все это нужно воспринимать целостно. Андрей человек очень сложный, больше предпочитающий слушать, нежели чем говорить, так вот в своем творчестве он высказывается по полной.
В его работах, помимо множества заложенных смыслов, мне нравится та „сделанность“, когда человек может на маленьком кусочке бумаги создать целый бесконечный мир. То есть кто-то делает один мощный штрих, а Андрей погружается в атомы, ему интереснее внутренняя природа.
Но я чувствую, что его очень сильно угнетают местный социум, местная атмосфера. И если ему создать нормальные условия, это выльется в массу интересных работ. А так они у него получаются с внутренним надрывом, видна загнанность. И я никоим образом не склонен в этом обвинять Андрея, я склонен списывать это на атмосферу города. Беречь таких людей нужно, помогать им, охранять от негатива. Только тогда мы станем иметь результаты творческого труда, над которыми будет приятно подумать».
Художник Жанна Федорова: «Андрей очень самобытный автор. Ярко индивидуален, непростой. Его работы подкупают меня именно своей сложностью, мне интересен его стиль. Он смешивает свой эмоциональный мир с реальным, видно, что у него очень богатое внутреннее содержание. Чувствуются динамика, противоречия, конфликт, борьба с самим собой — об этом говорят цвета, обилие линий, контрастов. И очень хорошо, что это выплескивается в фотографиях, в стихах, в живописи. Зрителю, созерцающему его работы, тоже будет над чем подумать относительно себя.
Как мне кажется, Андрей все же в поиске, по-прежнему ищет новые формы. Хотя у него уже выработался свой узнаваемый почерк, и можно смело сказать, что как художник он состоялся».
Педагог, художник Ирина Щербинина: «Не будучи лично знакомой с Андреем, с его творчеством встречи имела. И это как раз тот исключительный случай, когда отсутствие профессионального образования не мешает. Талантливые дилетанты, не зная правил, порой разрушают застывшие каноны. Не буду говорить „за все изобразительное искусство“, но в Юрге в условном, абстрагированном направлении так никто не работает. У Андрея, несмотря на сложность композиций, нет нарочитой „накрученности“, чем грешат многие. Для него такой способ выражения естественен, потому и работы его интересны».
Оригинал записи в LiveJournal
Поэт и фотограф, живущие в Андрее, мне более понятны, чем его третья творческая ипостась — художническая. Стихи, хоть и замысловатые по своей архитектуре, кажутся уже слишком ясными — со словом мне все-таки разобраться гораздо проще, чем с набором линий. Те кадры... Ну да, это тоже отчасти моя Юрга — дряхлеющая, больная, немощная, рассыпающаяся на глазах, но сохраненная в его фотографике.
Со Смирновым-художником все гораздо сложнее. Эти образы менее объяснимы, более личные, тщательнее зашифрованы от разгадок. Здесь нет знакомых сюжетов, сюда не придут на помощь, с целью все объяснить, слова, а автор сознательно не дает подсказок. Я попытался с ним побеседовать на эту тему, но за прошедшие десять лет, как видно, мало что изменилось — говорить о творчестве он по-прежнему не считает нужным, отдавая свои работы в объятия зрительской фантазии.
Если бы у меня была возможность, я бы нигде не указывал своего авторства. По мне — лучше так.Будем пытаться соблюдать хронологию — а начиналось все у Смирнова именно со стихотворений. В девяностых в городе набирала свои обороты литературно-краеведческая студия «Свеча» — уникальное во всех смыслах культурное образование, через которое прошли, в общем-то, все поэты в Юрге. Тамара Рубцова собрала вокруг себя множество талантливых детей, результат этой ее деятельности сегодня говорит сам за себя — появилась плеяда новых литераторов, известных далеко за пределами региона. Разумеется, Андрей не мог не оказаться среди «свечовцев».
«Я тогда учился в лицее, а Тамара Ильинична вела там литературную студию. И Ирина Сухова, знавшая о том, что я пробую писать стихи, меня туда за руку и притащила. ...Я не то, чтобы этого стеснялся, но мне до сих пор не по себе от словосочетания „поэт Андрей Смирнов“. А в „Свече“ увидел, что люди занимаются тем же делом, и не только серьезно к этому относятся, но главное — обсуждают. Мне стало в определенной мере уютнее, что ли — просто было видно, что попал в компанию понимающих меня людей. Ну, или по крайней мере пытавшихся понять».
В «Свече», однако, Андрей надолго не задержался — все-таки это своего рода определенная творческая работа, но главное — поддержку — он оттуда вынес. И, как ни странно, лучшие его стихотворения были написаны уже после расставания со студией и с городом. Почти все они уже прошли через печатный станок — ни один из поэтических сборников не обходился без строк Смирнова. Но за последние десять лет новых вспышек, подобных по мощности тем, из начала нулевых, у него не происходило.
«Иногда и сегодня приходит что-нибудь в голову, но работа, звонки, какая-то суета идею вымывают настолько, что потом просто невозможно восстановить ее в первозданном виде. Раньше, когда не существовало всей этой беды — телефонов, интернета, — наверное, было проще; мысли могли быть только почти о творчестве».
Вслед за поэтом проснулся и художник. Понятно, что в детстве так или иначе пытаются рисовать все — от уроков никчемного изо мало кому удавалось отвертеться. Более способных родители всегда отдавали в художественную школу, но Андрея и эта участь обошла стороной; не всегда талант проявляется в очерченные психологами-теоретиками годы, для его раскрытия иногда нужно серьезное вмешательство извне.
«Да, в школе рисовал постоянно — были исписаны все тетради. Естественно, сейчас к этому нельзя серьезно относиться. А осмысленно заниматься графикой я начал в Томске. К этому подтолкнула даже не среда исторического факультета, а конкретные люди».
Результирующей оказались порядка двадцати работ — карандашом и шариковой ручкой, на обрывках картона и ватмана, но тщательно прописанные; в них каждый миллиметр жил своей жизнью. Тогда я как раз собирал молодых художников города на выставочный проект «Ю-art», и удивлять своим творчеством, честно говоря, у них получалось плохо. Кто-то брал излишней декоративностью и дороговизной материалов, а кто-то — развалом композиции и наивностью сюжетов. Смирнов в экспозицию очень хорошо вписался. Не только ярко выраженным почерком художника-графика, по сути своей он оказался почти единственным художником-мыслителем. Олег Новиков, тоже дебютировавший на той выставке и тогда лишь вынашивавший идею создания в городе независимого галерейного поля, впоследствии оформившегося в «АРТ-пропаганду», с Андреем быстро нашел общий язык.
«Помнишь, как раньше выглядела моя комната? (Как домашняя мастерская — Д.Ш.) И когда я в первый раз пришел к Олегу, то увидел похожесть атмосфер. Хотя там все постоянно менялось, придумывалось что-то новое — его черта не стоять на месте дает о себе знать. При этом — состояние удивительной свободы, когда в творческом плане ты предоставлен только себе. За те пару лет, проведенных в „АРТ-пропаганде“, и оказались сделаны большинство работ».
Художника сменил фотограф. Вернее, появился фотохудожник, делающий тонкие слепки с реальности. Кому-то его работы нравятся аж до визга, кто-то же наоборот, уставший от реальности, не понимает, зачем лишний раз сохранять печальные свидетельства современности. И они, бесспорно признающие за Андреем яркий талант, хотели бы применить его по-другому, направляя снимать лишь искусственную красоту. Но таковых певцов в городе, на мой взгляд, и так достаточно, но от художников в них — всего-ничего.
«Не хочется опускаться до пошлостей типа: „Я хожу с фотоаппаратом, стараюсь передать все интересное, что увидел...“ Все совсем не так. Техника, конечно, почти всегда при мне, но момент съемки появляется сам собой. Просто понимаешь, что именно это нужно... оставить. В снимке, в памяти. В себе».
Хранить только в себе — тоже нельзя. Рубцова это прекрасно понимала, и подарила в свое время Андрею билет в творческое будущее. Потому что работа, отправленная в стол, иногда тормозит автора, произведению, как созданию на самом деле живому, необходимо внимание избирательного числа глаз. Он, как мне кажется, абсолютно спокойно пережил и публикации и выставки — они послужили лишь хорошим стимулом, чтобы продолжать двигаться в ранее выбранном направлении. Которое для меня кажется ясным и понятным — реализовываться, не оглядываясь на возможные мнения, делать то, что хочется.
«И стихи, и фотография, и рисунки — по большому счету, это все единое целое. Жалею, что у меня слуха нет; хотел бы научиться играть на трубе. Я получаю одинаковое удовольствие и выбрать что-то одно — не знаю даже... Хотя, если бы у меня была такая возможность, вообще бы нигде не указывал своего авторства, чтобы ни имени ни фамилии не упоминалось. По мне — лучше так».
Пожелание оказалось неуслышанным — все-таки я противник анонимности в любом ее проявлении. В том медийном потоке, когда картинки сегодня меняются чаще, чем секунды, имена авторов и вправду запоминаются плохо. Еще хуже отпечатываются на сетчатке результаты их работы, а здесь все совсем иначе. Есть набор сильных строк, давно разобранных на цитаты, не менее ярких фотографий, показывающих подлинную жизнь, мощных реализаций в живописи и в графике. И имя есть тоже. И упомянуть его лишний раз совсем не помешает.
Без названия. | 20х30, бум., акв., тушь, 2001 г., собственность автора.
Без названия. | 20х30, бум., тушь, цв. кар., акв., 2004 г., собственность автора.
Без названия. | 22x28, бум., тушь, гуашь, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 20х15, бум., гел. ручка, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 10х15, бум., тушь, 1999 г., собственность автора.
Без названия. | 25х40, бум., шар. ручка, гуашь, 2005 г., собственность автора.
Без названия. | 30х20, бум., маркер, акв., воск, 2005 г., частное собрание.
Без названия. | 50х20, ДВП, гуашь, лак, эмаль, 2002 г., частное собрание.
«Юрга Достоевского». | 21х15, к., шар. ручка, 2000 г., частное собрание.
Без названия. | 29х21, бум., акв., тушь, гуашь, 2003 г., частное собрание.
Без названия. | 21х30, бум., тушь, акв., гуашь, 2001 г., собственность автора.
Без названия. | 29х21, бум., акв., тушь, 1999 г., собственность автора.
Без названия. | 21х15, бум., гуашь, акв., 1999 г., собственность автора.
«Башню сорвало». | 20х27, ДВП, м., коллаж, 2001 г., собственность автора.
«Многоклеточное». | 29х21, бум., гуашь, тушь, акв., 2004 г., собственность автора.
Без названия. | 35х50, бум., акв., гуашь, к., гел. ручка, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 35х25, бум., тушь, гуашь, акв., коллаж, 2003 г., собственность автора.
Без названия. | 20х30, тон. бум. (кофе), шар. ручка, 2003 г., собственность автора.
Прямая речь | И это все о нем
Художник Елена Платунова: «Первое, что пришло в голову, когда я увидела работы Андрея, были строки из Кинчева: „Черно-красный мой цвет, / Но он выбран, увы, не мной. / Кто-то очень похожий на стены / Давит меня собой“. А приглядевшись уже повнимательнее, понимаешь, что это результат мощного поиска, что ему не все равно — не наплевать на окружающий мир, что у него свой взгляд, свое восприятие реальности. Хотя видно, что он не варится в собственном соку — в работах заметно влияние тех же Мунка и Дали, на уровне минимальных цитат, но это чувствуется все равно.
Очень интересно, кстати, что они почти все не имеют названия — возможно, это такой сознательный ход, но каждый человек, который будет смотреть, станет плавать в своих ассоциациях, не нагруженный авторскими стереотипами.
То есть как с большинством работ тут не получится — посмотрел и забыл, больше никогда не вспомнится. А здесь можно не только смотреть, но еще и думать к тому же. Просто Андрей создает сложные и запоминающиеся образы, которые на фоне всех этих успешно выставляющихся и продающихся пейзажей и натюрмортов, стоят особняком. Понятно, что они рассчитаны совсем не на широкий круг — у него своя ниша».
Галерист, художник Олег Новиков: «С Андреем я заочно познакомился через газету „Ю“, прочитав там не только статью о нем, но и его стихи. И это заинтересовало — подобное творчество выделяется из той массы, к которой привыкли в Юрге. Потом был „Ю-art“ — там знакомство стало уже реальным, начали общаться, работать вместе.
На самом деле в Андрее живет одна из немногих родственных мне душ, и мне очень легко о нем говорить.
Он действительно большой художник, и это касается всего. Я бы не сказал, что его стихи сильно отличаются от его фотографий или рисунков — их темы достаточно сильно переплетены, все это нужно воспринимать целостно. Андрей человек очень сложный, больше предпочитающий слушать, нежели чем говорить, так вот в своем творчестве он высказывается по полной.
В его работах, помимо множества заложенных смыслов, мне нравится та „сделанность“, когда человек может на маленьком кусочке бумаги создать целый бесконечный мир. То есть кто-то делает один мощный штрих, а Андрей погружается в атомы, ему интереснее внутренняя природа.
Но я чувствую, что его очень сильно угнетают местный социум, местная атмосфера. И если ему создать нормальные условия, это выльется в массу интересных работ. А так они у него получаются с внутренним надрывом, видна загнанность. И я никоим образом не склонен в этом обвинять Андрея, я склонен списывать это на атмосферу города. Беречь таких людей нужно, помогать им, охранять от негатива. Только тогда мы станем иметь результаты творческого труда, над которыми будет приятно подумать».
Художник Жанна Федорова: «Андрей очень самобытный автор. Ярко индивидуален, непростой. Его работы подкупают меня именно своей сложностью, мне интересен его стиль. Он смешивает свой эмоциональный мир с реальным, видно, что у него очень богатое внутреннее содержание. Чувствуются динамика, противоречия, конфликт, борьба с самим собой — об этом говорят цвета, обилие линий, контрастов. И очень хорошо, что это выплескивается в фотографиях, в стихах, в живописи. Зрителю, созерцающему его работы, тоже будет над чем подумать относительно себя.
Как мне кажется, Андрей все же в поиске, по-прежнему ищет новые формы. Хотя у него уже выработался свой узнаваемый почерк, и можно смело сказать, что как художник он состоялся».
Педагог, художник Ирина Щербинина: «Не будучи лично знакомой с Андреем, с его творчеством встречи имела. И это как раз тот исключительный случай, когда отсутствие профессионального образования не мешает. Талантливые дилетанты, не зная правил, порой разрушают застывшие каноны. Не буду говорить „за все изобразительное искусство“, но в Юрге в условном, абстрагированном направлении так никто не работает. У Андрея, несмотря на сложность композиций, нет нарочитой „накрученности“, чем грешат многие. Для него такой способ выражения естественен, потому и работы его интересны».
Оригинал записи в LiveJournal
Комментариев нет:
Отправить комментарий