Наверное, во всем виновата радиация. Экологи, конечно, скажут, что все в норме, но мне кажется, все-таки здесь что-то не чисто. И даже больше — в этом радиационном фоне есть нечто странное. Обычные проявления лучевой болезни обошли этот город стороной, но зато четко просматриваются другие отклонения.
Имеем: Юрга удостоилась неофициального статуса литературной столицы Кузбасса. Действительно, на первый взгляд, как-то даже слишком много для столь небольшого населенного пункта самодостаточных литературных единиц. Проза, стихотворения, исторические и женские романы, оды, эссе, детективы, сказки, публицистика, поэмы — все это без устали штампуют печатные станки на радость внемлющей публике. И вот, когда дело дошло уже до второго — неповерхностного — взгляда, я позвал на подмогу свою новосибирскую коллегу Светлану Миронову, потому что одному осилить весь этот валовый издательский продукт оказалось не по силам. Решив закрыться на несколько дней от суеты, мы разобрались-таки в том, что на деле представляет из себя многогранный юргинский рынок некоммерческой художественной литературы.
Высшая лига
Город семи ветров
И вот — в 2005 году наконец вышло «Семиветрие». Идеологом проекта выступила руководитель пресс-службы городской администрации Раиса Данилова, которая первой в сером здании не только обратила внимание на сложившуюся в юргинском литсообществе ситуацию, но и решила ее изменить. Если вдуматься, Даниловой и Рубцовой была проделана уникальная работа, ведь до них никто и не пытался не только собрать в рамках одной книги городских поэтов всех поколений, но и подать этот продукт достойно. И это получилось на 99 процентов.
Собственно «Семиветрие» — это не совсем пробный шар. Летом 2000 года первый сборник стихотворений юргинских поэтов «Пожалей всех птиц влюбленных» произвел эффект маленькой сенсации. Гиперкомпактный формат, убогая полиграфия, но вместе с этим первый блин не был комом. Со вторым же сборником, которым и стало «Семиветрие», произошла странная вещь — хоть редакторы и полиграфисты постарались на славу, есть один нюанс, который по-прежнему коробит — всего слишком много.
В коллекционный покет-бокс объединены одноименный сборник стихотворений юргинский поэтов и четыре персональных собрания сочинений: «Любовь из маленькой руки» Натальи Сенн, «Я так живу» Натальи Поляченковой, «Не остановятся часы» Евгения Винокурова и «Верните мне крылья» Анны Зыряновой.
Начнем же с главной книги. В аннотации заявлено — никаких «графоманства, серости и повторений». Первые два обещания кураторам проекта сдержать удалось. Даже у таких спорных юргинских авторов, как Третьяков или Рябовой, они смогли найти (а, возможно, и довести до ума) по паре-тройке произведений. Серости действительно нет — уж явные городские графоманы точно остались за кордоном книги; получается, что «Семиветрие» стало своеобразной лакмусовой бумагой для Юрги литературной. А вот повторения сплошь и рядом.
С другой-то стороны, а действительно — не Мандельштамы же. Каждый из них не предоставлен только и исключительно Евтерпе, по земле же ходят, на работах же работают. Вот и пришлось относительно многих авторов идти по пути затертого до дыр цитирования. Просто многие из стихотворений уже были и в «Пожалей...», и неоднократно публиковались в газете студии «Свеча» «Ниоткуда с любовью», а про литературные странички в местной прессе и не хочется вспоминать. Но, если принимать за цель попытку сделать сборник в западном формате greatest hits — великих хитов, то, конечно, задача выполнена.
Единственное, что радикально не привнесло собой в город «Семиветрие» — это новых имен. Впрочем, требовать от кураторов новых поэтов — это уже действительно слишком. Подчеркну — в сборнике приняли участие 65 (!) авторов. Нужны ли еще комментарии?!
Хотя блок стихотворений с поэзией 16-летних можно было бы и убрать за скобки, сделав его, например, шестым сборником. Да: наивно, смешно и действительно по-детски. Но, и здесь впервые это правило работает, данную подборку можно просто не читать, а смело закрыть книгу, и перейти к детальному изучению персональных собраний.
Подлинной же жемчужиной проекта являются персональные сборники. Для журналистки Натальи Швец (более известной в городе под девичьей фамилией Сенн) книга «Любовь из маленькой руки» — первая, для Евгения Винокурова — «Не остановятся часы» — книга его памяти. Вот на этих авторах и необходимо в первую очередь заострить внимание.
Их стихи яркие, дерзкие, сочные, полные живых образов, заставляют задуматься, погрустить, отложить книгу на вечер, а затем опять взять в руки и перечитать... Наташа, бесспорно, большой поэт, что и демонстрирует начальная цитата. Возможно, со временем она даже обгонит здесь свою учительницу — Тамару Рубцову. И дело не в потенциале, который чувствуется; он реализовывается в каждой строке — ярко и яростно.
Книга же Винокурова составлялась чуть ли не из обрывков — автор при жизни не ставил себе цель фиксировать свое творчество и складывать в пухлую папку. Но даже из того, что по крупицам насобирали, Рубцова создала чудесный сборник, в котором полно иронии и глубоких мыслей — мужские, одним словом, стихи. «Я верю в жизнь, как все поэты — / Земля не выгорит дотла. / Я верю в жизнь, и вера эта / Была и есть сильнее зла». Книгу завершает проект школьного урока, посвященного творчеству Винокурова: вот она — не только дань памяти поэту и другу, но и попытка рассказать новому поколению о действительно удивительных людях города.
Сборник стихотворений Анны Зыряновой «Верните мне крылья» самый тонкий из всех пяти книжек «Семиветрия». На момент его выхода Анне только исполнилось шестнадцать, и ее произведения соответствуют возрасту автора. Где-то излишне наивные и чрезмерно окрыленные, где-то — уж слишком серьезные для столь юной поэтессы. В любом случае это книга-шанс, подарок на перспективу. Прошло пять лет, и уже хотелось бы увидеть, что стало с ее творчеством за эти годы.
Сборник Натальи Поляченковой «Я так живу» не менее мощный, чем книги коллег, но есть одно «но». Я категорически отказываюсь воспринимать его как часть «Семиветрия», и вот почему. Проект «Семиветрие» — это, если хотите, отчасти определенный формат, сборник ровных стихотворений; большинство авторов никак не выбивается из общего строя (за исключением еще и Андрея Смирнова, так до сих пор не обласканного собственной книгой). Поляченкова же, и ее собратьям по перу не нужно на это обижаться, выше их, и не на одну голову.
В большинстве своих стихотворений Наталья разная, многоликая. На одной странице автор трогательно приоткрывает завесу своих отношений с богом, на другой предстает мудрой женщиной, на третьей — юной девчонкой, на четвертой — бескомпромиссным философом. И хотя последней строкой под каждым из стихотворений не пробит год авторства, видно, как из робких строчек вырос зрелый поэт, достойный этой сложной книги. «Устать, не стать, не быть, не слыть. / Уйти, просить не беспокоить. / Не знать цены. И все же стоить / Того, чтоб день еще прожить» — наверное, в этой цитате и заключается вся Поляченкова.
Главных же огорчений «Семиветрия» всего два. Это коробка, в которую пять книг нехитро упаковываются. Нет, она хороша; блестит глянцем, тверда на ощупь, безызъянна. Вот только унылые физиономии бывшего главы города и главного парламентария Юрги откровенно смазывают многие из благостных впечатлений. Ну вы-то туда зачем? Захотели войти в историю, а строки благодарности для вас недостаточно? Второе же — тираж. Ничтожнейший — 500 экземпляров! Полторы, две тысячи — вот его истинно необходимый тираж, его нужно и продавать, и обязывать покупать. Чтобы юргинцы знали, что здесь есть Таланты.
Но при всех мелких нюансах авторы проекта добились главного — вернули литературное равновесие в Юрге в исходную позицию, а это более чем достойно всяческих похвал. | С.М., Д.Ш.
Непростая москвичка
Следовало бы, да не получается. Литературное произведение и адаптированный киносценарий — все-таки очень разные вещи. Логично, когда сначала выходит книга, а уже спустя годы, она экранизируется. С Мареевой — наоборот. Менеджеры издательств уже давно поняли, что на удачном во всех отношениях фильме могут заработать и они, спровоцировав автора на обратный ход — сделать из киносценария литературное произведение, превратив зрителя еще и в читателя.
Доподлинно неизвестно, насколько четко Марина вписалась в эту схему, но годы в строке копирайта говорят, впрочем, сами за себя: одноименный фильм вышел на экраны в 2000 году, книга же увидела свет только год спустя — в 2001-м. И так с почти каждым ее произведением.
Кино убивает литературу — тезис не новый. Достаточно вспомнить Кена Кизи, который проклял экранизацию своего главного произведения «Над кукушкиным гнездом», так и не посмотрев за два десятилетия фильм, ставший классикой мирового кинематографа. Из чудесных романов Майкла Каннингема «Дом на краю света» и «Часы» режиссеры сделали свое авторское кино, упустив множество мелочей и связей, которые можно обнаружить, только прочитав первоисточник. «Парфюмер» по Зюскинду и «Голый завтрак» по Берроузу также дают почву для массы вопросов, обращенных к режиссерам Тыкверу и Кроненбергу. А уж какой несъедобный фильм снял Бондарчук на основе «Обитаемого острова» братьев Стругацких даже и не хочется говорить...
С Мареевой все проще. Все содержимое фильма имеется в книге один в один. Здесь нет новых введенных персонажей, нет отсутствующих сцен — хронометраж соблюден, те, кто быстро читают, могут легко уложиться в эти три-четыре экранных книгочаса.
Читать? Ну конечно же! В конце концов, Мареева действительно профи высочайшей пробы, иначе бы за ее произведения не взялся легендарный «Вагриус». Только вот сложно избавить себя от лиц и тел актеров, которые выскакивают из каждой страницы. То есть система такова: сначала читать роман, а только потом — смотреть фильм. | Д.Ш.
Путеводная звезда
В «Плащанице» — кроме стихотворений — проза. Местами кажущаяся нелепой, надуманной, будто бы написанная автором с другой планеты — влияние «живой этики» и «Тайной доктрины» Блаватской определенно чувствуется. Но эта Рубцова — в прошлом. Как и та, в стихах которой очередь за апельсинами, тоска российского домового, «маленькие домики Юрги» и ее Зазеркалье — старое, ветхое, осыпающееся под стук колес Привокзалье.
Ее последние стихи — это диалог. Диалог с богом. И пусть многим покажется, что это лишь струящийся пафос, ведь Рубцову в Юрге знали как человека очень четких симпатий и антипатий; причем второе она умела скрывать гораздо хуже, чем первое. Но читая ее книги, я была уверена в ее искренности. Потому что такими словами не лгут, лгут другими. И этими же словами не воспитаешь многочисленную гвардию учеников-последователей в «Свече», творений которых хватит на много хороших книг.
Из множества юргинских литераторов лишь Дубро, Голунчиков, Рубцова, Поляченкова и Швец (хронологический порядок приема, кажется, соблюден) были удостоены членства в российском Союзе писателей. И после прочитанных для этого материала книг, становится понятно: на Тамаре прием в эту организацию стоило бы прекратить. Слишком сильный карт-бланш получается, не каждому этот статус по плечу.
И пусть в цитате саморазрушающее поэта стихотворение, его я взяла с одной целью. Продемонстрировать не только имеющую место быть самокритику (абсолютно, кстати, беспочвенную), но и умение вывязывать из малоприятных и грязных, но при этом исконно русских образов удивительную поэтическую нить, которая и в наш техногенный век не перестает быть самобытной и интересной.
Если обойтись парой финальных фраз — удивительные книги удивительнейшего человека. Читайте, они требуют внимания. Но такой нюанс: ищите Рубцову раннюю, где ее стихи дышат жизнью — без диалога, без бога. | С.М.
Знать больше | На смерть поэта
Сельский час
Очерки Кирчика просты и бесхитростны; в них его диалоги с природой, зоркий взгляд автора очень точно, а местами и иронично подмечает все то, что мы видим пусть не каждый день, но изредка выбираясь на отдых за городскую черту. И в его коротких рассказах столько любви к каждой травинке и к каждому живому существу, что удивляешься — как эти строки могут принадлежать человеку, который живет все-таки в небольшом, но городе. И здесь — в асфальтовых джунглях — автору тоже повезло. Люди его тоже окружают весьма занятные — простые и искренние по своей человеческой фактуре, и в этих маленьких историях они по-удивительному раскрываются. «Незнакомая старушка», «Рыба на букву Ц», «Кронибергер» — это все о таких людях; это даже и не истории-то: читаешь, и кажется — всего лишь будни. Но нет — просто праздник души какой-то; так сейчас уже почему-то не живут и не думают.
Что странно — Леонид Кирчик по-прежнему литератор-любитель, статусами не увенчанный, да и по большому счету признанием не обласканный. Долгое время публиковался в местных и областных газетах, к своей первой книге прозы пришел только к 55-ти годам. Но прозы легкой и удивительно светлой, и именно таким автор и кажется. Если кому-нибудь придет в голову делать из его рассказов радиосказки, то лучшего голоса для озвучки, чем знакомый каждому с детства голос Николая Дроздова, наверное, и не найти.
В своей же второй книге Кирчик пробует себя в стихосложении — а вот это зря. Только очерки, только о природе и об удивительно кристально чистой души людях, — о том, что сегодня в истинном дефиците.
Читать же желательно в прилагаемых обстоятельствах — летом, в зной, на сеновале. Или наоборот — студеной зимой, и воспринимать как часть своих воспоминаний. | С.М.
Россыпь талантов
Конечно же, нужно было привлечь на благо города музейные фонды, и найти там более подходящую иллюстрацию для обложки. Но важен сам факт — книга-то вышла.
Поэзия автора сложная, как и сама Дондерфер. Ее стихи как будто нервные, резко оканчивающиеся, с пропуском очевидных банальностей; они могли бы принадлежать любому другому автору, чьи черты лица грубее, взгляд на мир — жестче, а жизненный путь — тернистее. А может, просто мы не все знаем?!. Это книга, срывающая маску с автора, показывающая как за фасадом отрешенного благополучия скрывается мечущийся и ищущий ответы человек.
В любом случае, этот дебютный сборник весит гораздо больше, чем просто пачка бумаги с краской — это книга-камень. Местами податливый, трогательный и мягкий, местами же — пробивающий глубоко внутрь и оставляющий глубокие вмятины. И данная книга лишнее свидетельство старой истины — талантливые люди талантливы во всем.
Читать ли? А как же! | Д.Ш.
Знать больше | Десятая муза
Покорение Сибири
«Кольчуга Ермака» — бесспорно, главная книга Голунчикова. По форме чистой воды авантюра, попытка приподнять завесу тайны над мифом, в который давно верят люди. Такой вот настоящий сибирский истерн — со всеми вытекающими.
Легенда утверждает, что во всех предметах, коими владел Ермак, жила волшебная сила. Не враждебная человеку, а сконцентрированное добро, помогающее в делах, исцеляющее болезни. И за обладание главным из них — кольчугой, этим панцирем, защищающим от стрел и напастей — из покон веков велась битва.
В книге мы проваливаемся в прошлое — в столетия назад, где лишь люди и природа, и все как будто бы неизведанное. Тогда еще новые сибирские территории и местные, — но все равно чужаки, препятствующие пусть не экспансии, но освоению этих земель, теперь уже безусловно наших.
Язык и стиль «сибирского Джека Лондона» просты — они действительно русские в любом из смыслов. И этот роман каждого гарантированно увлечет за собой в удивительное историческое приключение, в покорение Сибири заново, в покорение и осмысление самих себя.
Конечно же, читать. Такого же качества прозу в Сибири еще нужно поискать. | С.М.
Здесь русский дух
Автора нет с нами уже шесть лет, книга вышла 15 лет назад, но город узнал о Деменкове только после выхода «Семиветрия», где в блоке поэзии взрослых было напечатано несколько его произведений. Говорят, еще были публикации в газете «Ниоткуда с любовью», но все равно — широкая публика столкнулась с творчеством поэта слишком поздно.
А стихотворения чудесные. Воздушные и легкие, написанные изящным и тем не менее простым исконным языком, почти певучие, восхваляющие природу и русский быт. Эта книга даже слишком «русская» — не «российская» — начиная от имени автора и заканчивая его объяснениями в любви к родной земле.
Иван работал библиотекарем — вот у вверенных ему фондов (при наличии таланта, разумеется) он и научился раскрывать образы посредством минимума затрат — его стихи небольшие по объему, но яркие. «Пусть чередуются / Годы, столетья... / Только бы не были черными травы. / Только бы не лихолетье». Это стихи-картины, слепки с жизни, которой уже не повториться, и при этом стихи-заветы с надеждой на возвращение традиций.
Нужно читать, необходимо! Это волшебное прикосновение к русскому слову. | Д.Ш.
Не поле перейти
Новый сборник стихотворений Натальи Поляченковой «Неоконченный портрет» хоть формально и числится вторым в ее авторской копилке, но, по сути, он все равно первый. А тот — дебютный — выходил в рамках уникального проекта «Семиветрие», успех которого, наверное, уже никогда не будет повторен в Юрге.
Всегда интересно наблюдать за автором, который упорхнул от своего учителя, пустился в свободное плавание. Взрослеет он — логичным образом взрослеют стихи. От робкой девчонки уже, пожалуй, ничего и не осталось. Наивизм сошел на нет, где-то заполнен бытом, а где-то — семьей и богом. Но поиск ответов на злободневные для нее вопросы от этого никуда не исчез. «Вопросы устремляю ввысь: / Скажи, зачем дана мне жизнь? / Ответа я не получу. / Осекшись, снова замолчу». «Кто был прав — уже не важно! / Но придет ко мне однажды, / Обнажит все чувства совесть. / От нее, куда я скроюсь?»
Книга вышла в серии «Библиотека российской поэзии», цикл ведет издательство «Маматов». Значит, и вопросы, поднимаемые Натальей не устарели, и ответы, ей найденные, не прозаичны.
Читать, здесь без вопросов. | Д.Ш.
Средний фронт
Хроники одиночества
Таким образом в еженедельнике появилась Дубро-колумнистка — гордая и местами неприлично надменная в «рассказочках», со своими эссе-«пощечинами» в адрес тех, кто когда-то помогал ей в элементарном. В этой книге все немного по-другому.
Эта проза настоящая, прижимающая надолго, как гранитная глыба, с путаными диалогами, со сквозящими цитатами из классиков — проза тяжелая, в итоге раздавливающая своей безысходностью. Это записки большого Одиночества; даже не так — его хроники, каждодневная кропотливая летопись, переполненная грусти и отчаяния. Это мертвая книга, но с все-таки присутствующей в ней эпизодами душой.
И в ее главной героине, в этой эфемерной Царевне Ледяного замка со страшным названием Одиночество, легко угадывается сама Екатерина. Эта книга — наверное, ее самая розовая мечта, увы, так и не ставшая реальностью.
Хотя, стоп. «Двойные бусы» — это книга-обманка, 100%-ная фальшивка. Настоящая-то Дубро не такая. Настоящая Дубро полноценно реализовалась в «Подсказке от Ангела» — книжице, от которой жизнью веет ничуть не больше, чем от покойника, но там по крайней мере она не прячется за цитатами и ссылками на великих мира сего.
Дубро, как говорят, серьезно верила в то, что придумала новый жанр в литературе — «рассказочки» (что спорно). Бог с этим, «Подсказка от Ангела» — это чистой воды эссеистика, построенная и настоянная на том же фундаменте, что и «Двойные бусы». Одиночество.
Она описывает свои незамысловатые отношения с окружающими ее людьми, цитирует телевизор, себя и свою библиотеку, рассказывает свои сны... Стиль не то, чтобы легок, но увлекает за собой, заставляет дочитать рассказик до финальной точки. А слог и словарный запас выдают если не талантливого журналиста, то начинающего писателя... Положим, в «Новой газете» они были действительно хороши. Где-нибудь между объявлениями и телепрограммой. Но есть один странный нюанс, который перечеркивает все то хорошее, что следовало бы знать об авторе.
Перо — самое грозное оружие. Оно страшнее кулака, кинжала и пистолета вместе взятых. Екатерина Владимировна почему-то посчитала, что имеет моральное право рассчитаться со своими придуманными врагами из числа реальных людей на страницах собственных книг. При этом она даже не утруждает себя придумать герою имя — ставит инициал или пропускает буквы в фамилии точками. А маленький город — как пуговица — весь на ладони, всем все понятно, все в курсе.
В одном из эссе даже есть ссылка на другую книгу Екатерины — «Нежность». То есть с этого произведения Дубро и начала методичный отстрел словами тех, на кого была обижена. Хотел было найти и прочитать, но нет — уволен по собственному желанию, — не хочу изучать грязное белье Юрги литературной.
«Подсказка от Ангела» попала в мои руки случайно, когда уже была готова вполне позитивная рецензия на творчество Екатерины Дубро. Теперь же — нет, автор теряет очки в рейтинге.
Ее добровольное одиночество сделало с ней самую страшную вещь, которая может произойти с писателем — оно уничтожило в авторе цензора, лишило ее рамок элементарного приличия. Хотя в Юрге, скорее всего, так принято. Просто теперь понятно, по чьим стопам пошел Антон Гапоник, уничтожающий в стихотворениях своих обидчиков, и заимствующий у классиков не только образы, но и целые строки.
Читать? Спорный вопрос. Впрочем, Екатерина сама же на него и ответила в своем эссе «Социальные заказы». Краткое содержание таково: Дубро звонит читательница и высказывает свою точку зрения относительно ее творчества. Начинает с топорной критики, а заканчивает фразой — «Вы что, не понимаете, что вас печатают из жалости?»
То есть поступаем просто: книги Дубро, соприкасающиеся с ее суровой реальностью, не читаем, а абстрактные сказки — пожалуйста! | Д.Ш.
Скорая помощь
Но, кажется, ситуация немного изменилась. И вправду ведь — проза и поэзия адекватных взрослых людей гораздо интереснее творчества молодых или пожилых (в одном случае еще наивизм, в другом — как правило, почти маразм). Она более живая, закорененная в реальность, да и к тридцати годам у человека определенно появляется тот уникальный код, который он бы мог донести до широкого читателя.
Пять лет назад была издана первая книга поэтессы Татьяны Колач «Прислушайтесь к тишине». В первую очередь она, конечно, медсестра, но эти подробности мы деликатно опустим. Сборник вышел приложением к журналу «Огни Кузбасса», то есть первый шаг и сразу — прорыв, условное признание кемеровских коллег по перу.
Внутри — в массе своей — любовная лирика, либо под таковую мимикрирующая. Автор приглашает в свой сложный запутанный мир, от которого веет, как может показаться, лишь безысходностью. Но эта тупиковость мнимая, автор, завязывая произведение на исключительно женской грусти, по крайней мере для себя развязывает этот узел — последние строки дарят ощущение, что все не так уж и плохо, луч света будет. «— В объятьях дурмана иль зыбкого сна / Мы сходим с ума? / — Да, мы сходим с ума. / — Где явь, а где сон? / — Этот омут без дна... / — Прощение будет сошедшим с ума?»
Второй сборник стихотворений Татьяны «Как жить на свете не любя» сделан в форме виртуального диалога с известным кемеровским поэтом Борисом Бурмистровым. Игра слов в мужское-женское, гендерные истории; вопрос — и неминуемый ответ, два взгляда на один и тот же мир. Где-то определенно проигрывает Колач, где-то — Бурмистров; это закономерно, это дань формату. Но все-таки персональная книга лучше — живее, ярче, монументальнее.
Читать? Можно. И воспринимать как скорую литературную «ноль три» — почти что скорую психологическую помощь израненной душе. | С.М.
Молодо-зелено
А начиналось все и вправду почти что неприлично. По большому счету город узнал об Антоне со стихотворений-благодарностей к предпринимателю Игорю Колесникову и Аману Тулееву, которые прошли через все газеты, и не были перепечатаны лишь в ленивых до поэзии «Юргинских ведомостях».
Но, еще раз обмолвлюсь, мальчик вырос, и в последней книге поднимает уже более серьезные вопросы. Здесь есть и стихотворения-отклики на злободневные темы — попытки пропустить через творчество информационные поводы. Есть и его персональные эксперименты с герметическими науками — то же познание христианства, например. Без описаний Юрги и природы также не обошлось; эти гимны — фирменное блюдо всех местных авторов.
А еще есть вот что — странный творческий альянс Антона с художником Владимиром Богером, живущим теперь в Германии. Богер, проясню ситуацию, пишет этюдики а-ля рериховцы, но с русофильским креном; его живопись, неоднократно выставлявшаяся в городском галерейном поле, откровенно говоря, очень слабая. И для чего к каждой работе живописца писать еще поэтическую экспликацию — вопрос, конечно, хороший.
Но в массе своей творчество Гапоника оставляет очень противоречивое ощущение — автор определенно не новатор, талантом награжден, но не совсем умеет им пользоваться. Просто все эти крены в опостылевшую мораль, попытки назвать своими словами очевидное, еще сильнее обелив белое и очернив черное, — не есть задача поэта. Да, возможно, человек действительно многое испытал за свою жизнь, и по некоторым произведениям («Страдающим высокомерием», например) это отчетливо видно. Но когда автор отвечает своим обидчикам через стихи — это уж слишком. А все эти странные стихотворения-обращения — «К вам, историю презревшим», «Виденное» — заставляют задуматься, не многое ли Антон на себя берет. Для того, чтобы кого-то попрекать в делах, к которым сам не имеешь ни малейшего отношения, нужно вдвойне больше прав.
Просто складывается ощущение, что парню однажды сказали, что он поэт с большим будущим. А скромным провинциальным мальчикам от таких отзывов, как правило, сносит крышу. Как итог — вот он и решил, что можно почти все. В двадцать лет менторский тон же, мягко говоря, не уместен; в эти годы нужно бы больше критиковать себя, о чем, кстати, Антон и забывает.
Читать ли? Ну, попробуйте. | С.М.
Томская писаница
Вот оно — лишнее подтверждение того, что новые формы изложения своих локальных патриотических мыслей существуют. Автор этой тонюсенькой книги (всего 12 страниц) Татьяна Платонова (Снежная — псевдоним, я угадал) смогла вывязать удивительно изящную историю о родном городе, не прибегая к замыленным для глаза и ума описаниям окрестных красот и прилегающих территорий. Конечно, это такая литературная провокация — создать маленький эпос, действительно легенду, в которой Юрга предстает не населенным пунктом, а живым, дышащим человеком — девушкой из неизвестного племени.
У живущего в таежной глуши шамана Тримира рождается дочь, но мать, разрешившись от бремени, умирает. Идут годы, наша героиня взрослеет, и вот в селении появляется Белый — странный незнакомец, чужак. Дальше же завязывается их дружба, но чем все это закончится, лучше узнать самим. Вот только одно неизвестно — осознанно или нет, ноТатьяна сделала Юргу наполовину сиротой, лишенной именно материнских рук. На деле же все иначе — это Отца, Хозяина в этом городе никогда не было.
Бесспорно, читать. И улыбаться, растворяясь в легенде. | Д.Ш.
Знать больше | И снег бывает теплым
Запах войны
В первом случае имеется в виду творчество Николая Черкасова, к которому мы заранее готовы относиться снисходительно. Во втором — чудовищные оды воина-интернационалиста Владимира Пономарева, и мы сразу закрываем в ужасе глаза. А вот в третьем случае я просто обязана уделить внимание и автору, и его произведениям.
Виктор Басалаев (именно его стихотворение «Дорога домой» вынесено в цитату) прошел через страшные жернова чеченской кампании. Начал писать стихи... Его произведения — военная лирика; едкая, как щелочь в своей правдивости, покоряющая своей честностью, обволакивающая своей настоящестью. Как говорят киношники, создается эффект присутствия. Это не черкасовские протоколы, написанные ровной рифмой, и не пономаревское блеяние про патриотизм. Это действительно война. Его война.
И пусть стихотворения изобилуют сугубо военными терминами и перечислениями техники — я рада не обращать на это внимания. Все просто: читаешь и кажется, что воздух начинает плавиться, и вот-вот запахнет порохом.
Читать ли этот сборник? Если умеете делать это выборочно, то, пожалуйста! Если же нет — ждите персональную книгу Виктора Басалаева, говорят, скоро она должна увидеть свет. | С.М.
Монолог из прошлого
Итак: 42 года назад меня еще не было, а книга у Чурилова уже была. «Монолог» — из названия явно следует, что сборник полон откровений, на деле же оказывается все совсем не так. С другой стороны, чего можно ожидать от книги, выпущенной в годы еще не перестройки, но пусть уже оттепели. Монологов, конечно, множество, но все они как метка эпохи — стихотворения здесь в очередной раз прославляют сварщиков, металлургов, железнодорожников, кузнецов и прочую рабочую братию. Монологов же о чем-то личном, где хоть как-нибудь прослеживаются человеческие чувства, практически нет, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Да и мысли все как под копирку — видимо, без идеологического контроля не обошлось. И в итоге книга безликая, на обложку так и просится подзабытое — «По заказу горкома КПСС».
Говорят, что второй сборник Чурилова уже почти готов. На это было бы действительно интересно посмотреть — что стало со способностями автора за сорок лет. Вот выйдет он — и можно будет уделить время. А сейчас же нет: прошлое должно оставаться именно там, где ему самое место — в прошлом. | С.М.
Солнечный круг
Почти прошла, если бы не одно «но». Автора представили к награде «Честь и доблесть Кузбасса». Представили и дали медаль соответствующую. Вот я и решила провести тихий вечер в компании с бокалом вина, пледом и женским романом — нужно ведь знать, от чего прослезились областные чиновники.
Наивная... «Честь и доблесть Кузбасса» — это, разумеется, не «Букер»; следовало бы ожидать.
Действие романа «Опаленные крылья» происходит в маленьком провинциальном городе, где легко угадываются все действующие лица, предприятия и места (даже вплоть до фамилий. Одна из журналисток газеты носит фамилию Огурцова — вот он, литературный привет Вале Агуреевой). Главный редактор влюбляется в заводского начальника и... понеслось. Естественно с поправкой на времена — события происходят в СССР. Далее следуют разбор в месткоме, развод, уход из дома, подлог, поджог, тюрьма и таки-наконец любовь всех победила.
Читала я все это, и ловила себя на мысли — автор романа Людмила Солнцева очень хочет быть эдакой второй Мариной Мареевой. При большом желании (роман очень невычурен и прост) можно ведь легко сделать адаптированный сценарий, и снять серий на пять-шесть малобюджетный сериал для первой кнопки. И хотя описанная в романе история имеет право претендовать на оригинальную, уж как-то слишком много параллелей с мареевским «Тоталитарным романом». Клуб помещен в газету, завод — в дом барачного типа, местком на своем месте. Хорошо, что автору хватило совести не содрать хотя бы название. Ну крылья, так крылья. Пусть будут.
Журналистику иногда заслуженно называют «недолитературой». Впрочем, госпожа автор сейчас ввязалась, после многих лет творческого простоя, и в недожурналистику. Людмила Платонова (Солнцева — одна из ее субличностей; больше, чем просто псевдоним), истосковавшаяся по издательскому делу (она ранее возглавляла описанную в романе газету «Призыв»), выпускает в Юрге газету для милых дам «Меланья».
Но в этой книге все же есть плюс. Она не поверхностная, как следовало бы ожидать, образы героев раскрыты, чувства переданы достаточно выразительно. Да и с чего начинать бывшему журналисту, вдруг подавшемуся в писатели, как не с воспоминаний? А они переданы точно — профессия в те годы именно такой и была.
Читать ли все это? Наверное, можно. Для убийства унылого осеннего вечера лучшей литературы не найти. | С.М.
Люди, которые играют в игры
Природа человечества так устроена, что врать, воровать и убивать его представители будут всегда. В итоге лихие девяностые дали нам не только возможность эту природу особо близко прочувствовать, но и сонм авторов, работающих в жанре. И вот на одной чаше весов все эти ужасные Донцовы-Устиновы, на другой — робко примостились интеллектуалы Чхартишвили с Александровой. Но — и это самое важное — условное равновесие все-таки есть.
На местом уровне же имеем следующее. Есть юргинский автор по имени Андрей Асташко, первая попытка которого написать осмысленное литературное произведение отнюдь не потерпела фиаско, а наоборот — нашла поддержку в новосибирском издательстве «Мангазея». Его книга «Игры богатых» вышла четыре года назад в серии «Русский криминал». Товарный знак цикла представляет из себя хмурого дядьку с топором, а в серии издаются такие прекрасные по названиям произведения, как «Братва. Хочу на волю», «Дефлоратор», «Киллеры не стареют» и «Бледный рассвет в морге».
Впрочем, долой излишний скепсис. Ни романтизации тюремных мест, ни бандитских разборок, ни патологической анатомии, ни процесса лишения девственности в книге у Асташко не наблюдается. Зато есть история, пусть не претендующая на излишнюю уникальность, но очень хорошо вписывающаяся в сегодняшнюю реальность.
Завязка для сюжета такова: двое сыновей преуспевающего бизнесмена, с подачи последнего же и введенные в семейный бизнес, вместо того, чтобы работать и соблюдать элементарные правила родственных связей, начинают крушить фамильную империю с одной целью — завладеть наиболее ценными активами корпорации. Третий сын — совершенно напрасно не обласканный отцовским доверием — при помощи сторонних лиц пытается вывести братьев на чистую воду. Фоном для всех событий служат погони, перестрелки, диалоги и достаточное количество эротики. То есть рядовому обывателю определенно будет, чем увлечься.
При этом стиль автора достаточно легок, книга написана ровно, на одном дыхании. И литературные редакторы, видимо, так сильно увлеклись простым чтением, что забыли о своей работе. Поясню: человеку, далекому от мира финансов и транснациональных корпораций может показаться, что описанные в романе события и системы в действительности имеют место быть. На деле же слияния и поглощения, переводы активов и обрушения ставок происходят по абсолютно другим схемам, на которые редакторы просто обязаны были обратить внимание. Также, как и на сломанную интригу с именем героини, представляющей в семейном конфликте третью сторону (честное слово, я уже в середине произведения догадался, кто скрывается под этой таинственной маской из слов). И на наличие эксплицитной лексики, где-то добровольно запиканной автором точками, а где-то — нет. И на перебор с эротизмом, которым сегодня уже никого не удивишь. Так что редакторы издательства сработали на «тройку», а не на высший балл.
Читать? Пробуйте! Книга как раз в мягкой обложке, так что тем, кто собирается в путь, необходимо взять с собой не Донцову, а Асташко. Хотя разницы между ними, по большому счету, нет никакой. | Д.Ш.
Знать больше | Бухнем?
В поисках утраченного
Итак, персональный сборник стихотворений Валентина Пономарева «Рифмы лет». Вступительная статья сообщает — «страстно любит музыку, прекрасно рисовал. Самое большое увлечение — стихи, и автор не считает, что в его творениях высокая поэзия. Скорее, дневник человека, влюбленного в жизнь». Поэзия, предположим, и не самой высшей пробы, но образы, которые рисует Пономарев, действительно сильные. Просто за плечами ярко прожитая жизнь, и здесь не может быть иначе.
Каждое стихотворение — это и маленькое признание, и материализация мечты, и обращение к надежде. Не навязчиво, не напрягающе, но цепляет за то живое, что, наверное, и зовется в человеке «душой».
Парадоксально: иногда чем сильнее творчество, тем меньше о нем хочется писать.
Конечно, читать. Это ценные воспоминания уже почти ушедшего поколения; воспоминания жирные, яркие, трогающие своей искренностью. | Д.Ш.
Какой портрет, какой пейзаж
Творчество Дербеневой вполне укладывается в привычные рамки, так любимые ее коллегами по перу. Галина поет гимны сибирским красотам, но делает это чуть, на пол-головы, выше остальных. Как и стихотворения-посвящения — наивные и трогательные, честные и искренние.
Да, узы непубличности со сборника сняты — теперь он есть в фондах центральной библиотеки города. Стало быть, можно и прикоснуться. | Д.Ш.
Майский гром
Масок на Валентине Романенко одето множество — они нанизаны друг на друга бесчисленным количеством; психологу есть над чем поработать. В своих стихотворениях она раскрывается исключительно от первого лица, самоконстатирует — «...И мудрец, и дитя, и артист, и поэт»; сама с собой ведет пространные диалоги, и практически никогда не ограничивается повествованием. Это вполне искренние монологи умудренной опытом женщины — наивизм, очевидно, ушел из ее жизни задолго то того момента, как она взяла в руки перо.
Смущает лишь одно — неимоверная зацикленность на местоимении «я». «Я — Женщина! Я — Нежность! / Я — грешница. Я — каюсь!», «Я почти не трушу», «Я из себя рабыню изгоняю» — поэтический эгоцентризм налицо. С другой стороны, женщине простительно упиваться собой, — в ее случае это не минус и не плюс; результат закругляется в ноль.
И все бы ничего — образы автор в первых строках предлагает яркие, без претензий на повторимость, при том, что нового уже создать невозможно, — но к последним строчкам многое оказывается раздавленным банальностями и элементарным графоманством. Расстрельной рифмы «любовь — морковь» здесь, разумеется, нет; есть другое, не менее тяжкое литературное преступление, когда стихотворение искусственно вытягивается, как бы дописывается «до кучи», чтоб было.
А вообще ее стихи печальны, пропитаны продолжающимся поиском себя и оглушающим одиночеством. Вот, пожалуйста: «Мой вальяжный величавый кот / Лапкой ухо и мордашку трет. / У кота к ночи приступ бессонницы, / Намывает гостей, по пословице. / Говорю ему: „Все напрасно, друг, / И пословицы, бывает, лгут: / Не намоешь гостей к одиночеству, / Так что спи, шерстяное высочество“». ...Еще чуть-чуть и нашему психологу понадобится психолог.
Читать ли? Наверное, да. Хотя, все-таки нет. Вот когда рукописи будут проходить через литературного редактора, нещадно правящего не только ошибки, но и рифморяды, будет резон пошелестеть. А ныне — даже избирательно из избранного. | Д.Ш.
Мусорная корзина
Наука и жизнь
Хотя задатки у автора есть — с этим сложно поспорить. Но все эти перегибы, а главный из них вынесен в цитату, заставляют задуматься об адекватности литератора. Она пишет то «о цивилизации «бабочек» и их бескрылых «гусеницах», то предлагает, например, следующее — «Вызовем друга, что богом зовется, / Нам НЛО кораблем обернется». То есть — здравствуй, космос; нам предлагаются без пяти минут поэтические X-files.
Писать о зеленых человечках — это бесспорная находка, до такого еще никто из юргинских авторов не додумывался. Но Любовь играет на странной волне — она противопоставляет инопланетян официальной религии, ставя собратьев по разуму чуть выше, играет в гностика, атеиста и антиклерикала одновременно. С теологией же у нее свои отношения, достаточно странные, надо сказать, — «Накажите его, Боги / Сохраните меня, Боги». То есть поэтическая агрессия налицо, и на ум опять приходит рваная выдержка из Бальмонта.
Одно же ее стихотворение просто выбило из колеи — называется «Воспоминания детства», там есть такие строки: «Маленькая девочка сидела в уголке <...> сжимала в кулаке / Ртутный шарик серенький». Кажется, я нашел объяснение всему содержимому этой странной книги.
Читать? Не надо. Достаточно и того, что власть имущие относятся к нам, как к ослам, и без оскорблений со стороны недопоэта мы как-нибудь с легкостью проживем. | Д.Ш.
Диалоги о животном
Хотя он уже давно не живет в Юрге. В одной из книг написано — «в 1984 году переехал в г. Стрежевой Томской области». Вот и нужно было бы мучить своим творчеством несчастных стрежевчан, так нет же — малая родина должна знать своего героя.
А в интернете — Иванченко завел аккаунты на нескольких литературных сайтах с бесплатной регистрацией, сайтах-могильниках, переполненных творчеством графоманов со всей страны, — немного другая информация. «Последние три года снова живет в Юрге». Бедный город.
Вообще, читая об Игоре и его творчестве в сети, можно и вправду подумать — ведь настоящий поэт же! PR поставлен правильно — автор себя любит, расписал все очень красиво, окружил только позитивными отзывами. Но это и не мудрено — какие вменяемые люди, кроме хороших знакомых, полезут в сеть, чтобы читать стихи провинциального поэта?! Лучше на торренты и за порнографией. Впрочем, в случае с И.И.И. звезды впервые сошлись — порно и стихи залиты в один флакон, взболтаны и изданы.
Игорь Иванченко делит свое творчество на две составляющие — поэтическую и юмористическую. Будем соблюдать порядок.
Автор пишет лирику — «преимущественно любовную» — цитируем его интернет-представительство. Да, мир определенно изменился: юбки стали короче, блузки — прозрачнее, помада стала более алой, презервативы купишь в каждом киоске, седина в бороду — бес в ребро... «Набухли почки. / Как соски / У женщины, что захотела / Бесстыдного нагого тела», «Будем с ней — отнюдь не недотрогами / В номере гостиничном лежать, / Будем поцелуи диалогами / Неохотными перемежать. / А когда, как звери, / Мы насытимся плотью...», «И, в сети заманив квартиры, / С три короба наобещаю всласть, / Чтоб потеряла ты ориентиры / В любви... И искусителю сдалась», «Камасутры частные уроки подзабыл»... Да здравствует поэтическая сексуальная революция!
Любовная лирика бывает, конечно же, разной. Где-то можно ограничиться полунамеком, и образ раскрыт, а где-то будет мало и оголенного зада. Автор, пытаясь справиться с вдохновением, задействует более непотребные ходы — привлекает на помощь богов и мифологических героев, разбавляет строфы латынью, ссылается на классиков. Не помогает. От его любовной лирики веет концентрированной похотью, а поскольку практически каждое стихотворение еще и посвящение, на последней строке так и слышится звонкая пощечина.
Едем дальше. Юмор. То есть вот она — надежда на спасение; были чаяния, что хоть в чем-то он на высоте. По большому же счету, автор оказался одинаково плох и в лирике, и с юмором не без проблем. Так что закрываем тему, без вводных цитат.
А книжки толстые, с суперобложкой, превосходно напечатанные, под четыреста страниц... И если временами проскальзывает что-нибудь трепетное в духе — «Увы, невозможно понять человека: / Ни слез, ни оваций... / Назад поезд — в восемь. / И вот уже занавес первого снега / Неслышимо падает. Кончилась осень», то следующая страница ставит все на свои места — «Если мир уйдет в туман печали, / Вы — удачи — мне не потакайте! / Только бы по радио звучали / Песни от Кристины Орбакайте».
На своем сайте автор жалуется — дескать, первый сборник-то должен был выйти еще в 1986 году. Далее цитата — «Но, благодаря томским „профессионалам“, зарубившим книжку, выкинувшим ее из издательского плана...» Все верно: не оценили, возьмем в кавычки, будем острословить и ерничать, но, как ни крути, томские профессионалы были правы 23 года назад. Продолжаем вэб-серфинг: «Игорь долго позиционировал себя как независимый автор, принципиально не вступающий ни в какие писательские союзы. Но, встретив авторов, близких ему по духу (в кемеровском отделении Союза российских писателей), изменил решение, откликнулся на предложение вступить в СРП». СРП — это незаконнорожденный близнец общепризнанного Союза писателей России, появившийся после раскола в 1991 году единого Союза писателей СССР. В СПР выбрали тогда концепцию «патриотической» направленности, настоянную на классических жанрах, в Союзе российских писателей предпочли «демократическую». И если в столице членами сообщества являются вполне известные и уважаемые авторы (от Искандера и Евтушенко до Латыниной и Кублановского), то в регионах дела обстоят гораздо хуже (как, впрочем, и во всех творческих союзах); ради членской массы берут всех подряд. Для простого обывателя это, конечно, статус — если автор имеет членство в какой-либо организации, то определенно не любитель, а книги соответственно не самиздат. Но издатель-профессионал в данном статусе разглядит обратное — черную метку, которую вместе с рукописью ему пытается всучить член СРП.
Сеть сетей анонсирует на 2008-11 годы издание еще пяти его книг. Таких же, видимо, объемных — неспроста подобные фолианты называют именно «кирпичами»... И наверное, автор также привлечет к работе над новыми книгами и пару-тройку лже-художников. Снова его сайт: «...Разрабатывал концепцию каждой книги, искал, вплоть до объявления конкурса в СМИ, талантливых художников и дизайнеров. <...> Над изданными книгами работали в общей сложности 25 (!) художников-иллюстраторов, фотохудожников и дизайнеров. Уверен, далеко не каждый писатель в России может похвастаться этим. Не скрывая гордости, могу сказать: мне удалось организовать и трижды провести в Томске и Юрге выставку „Художники-иллюстраторы книг Игоря Иванченко“».
Товарищи, это полный аут! Пастернак сказал — «Быть знаменитым некрасиво». Иванченко же об обратном — «Красиво, красиво!» А чем он хвастается? Дубовым макетом и плохой версткой, дизайнером, который не знает других гарнитур, кроме технической Times, которой брезгуют работать все профессионалы? Чем гордиться-то? Безнадежно слабой графикой, выведенной дрожащей рукой исключенного еще из художественной школы мазилы? Мастера никогда не участвуют в такого рода конкурсах, это ниже профессионального достоинства; мастера получают заказы на оформление книг, но внимательно изучают контент, с которым придется работать.
Но Игорь Иванченко не унывает. «Город родной / Отторгает меня <...> / Поэты новой эпохи — / На талом снегу подранки... / А гениальный самый — / Живым сгорающий в небе болид». Сама скромность.
Если взять все его большие книги, то, задавшись таковой целью, можно было бы сделать одну очень маленькую — страниц на двадцать, без иллюстраций, — но хорошую. Выбрать наиболее удачные стихотворения, вытянуть их, и только потом — в набор и в печать. И только тогда — к читателю.
В общем, проходите мимо, берегите время, ведь — «Все покорно стерпит бумага — / Даже эти его стихи...» | С.М., Д.Ш.
Реквием по мечте
Литературные опусы Артема и стихотворениями-то сложно назвать — скорее, это сборник зарифмованных болванок, набор словесных заготовок, выдержки из записок на полях. Живи автор и здравствуй, и попадись ему на пути хороший литературовед, из парня, возможно, и вышел бы толк. Потому что не талант, так способности налицо. Но книгу издал Владимир Пономарев — Комаров был воспитанником его «Молодой гвардии».
Понятно, что издавать черновики также глупо, как выпускать в прокат фильм, состоящий целиком только из рабочих сцен. Но Пономарев считает иначе и, видимо, руководствуется одним аргументом — «Чтобы помнили». А получилось, что «напомнили»...
Да и вообще: Владимиру ничто человеческое не чуждо — ну, например, самоутверждаться за счет своих покойных воспитанников человек считает абсолютно приемлемым. Так что не читать. Это не тот случай, чтобы можно было праздно любопытствовать. | Д.Ш.
Придворный шут
Третьяков решил устроить политически-творческую игру наоборот. Если обычно в органы власти баллотируются уже известные арт-персоны, то очень редко бывает иначе — был политик, и вот, на тебе: писатель или художник. Исключение из правил — лишь Сергей Ястржембский, но он оказался действительно большим фотографом.
Итак, Виктор Третьяков — поэт. Нужно с этим согласиться и, наверное, нужно бы заставить себя с этим считаться, но не получается. Его сборник стихотворений «Радуга» начинается с «Молитвы», задавая определенный лад, но уже через пару страниц беспощадно вмешиваются попытки летописи Юрги и Кузбасса, поздравления с новым годом и посвящения женщинам, превращая и без того небольшую книгу в безвкусный винегрет.
Содержание же полно странных кодов — Е.В.К., Е.Н.П., Л.В.Т. и прочие буквы алфавита. Но в П.В.Ш., например, легко угадывается Павел Ширшов («Если б показывали в музее, / Как плачет навзрыд городской глава»), в М.Б.Т. — Майя Туралина («Наливает силой почки / Май в честь Майи, словно шквал»), а А.Г.Т. — определенно Тулеев, но цитированию не подлежит. Но кто скрывается под инициалами Л.М.Л., так и осталось загадкой. «Лучик мой любимый ЛМЛ» группы «ВИА Гра» — помнится, был пару лет назад такой хит?!
Единственное направление, в котором нужно было бы Третьякову работать, это басня. Автор предпринимает лишь робкие попытки в жанре, хотя главный для этого задаток у него имеется — с чувством юмора все более-менее в порядке. Представленная в сборнике басня называется «Ворона — повар», в ней Третьяков обличает и себя, и всех своих соратников по политическому фронту — «Если страну большой кастрюлею представить, / Да президента-повара поставить / Не из ЦК, не из «дедов», а экстра-класса! Да Верой, чтоб народ в ней был — не мясо!», и далее по тексту о собственной и коллег несостоятельности.
В общем, оно-то и понятно: под своим именем такой литературный субпродукт выдавать осмелится далеко не каждый, поэтому пусть лучше безлико-патриотичный Юр. Гинец.
Нужно ли читать? Пожалуй, да. С целью ознакомления о творческих способностях тех, кого мы однажды вывели во власть. | Д.Ш.
Борода из ваты
И хотя стихотворения вообще-то складываются из слов, но эта, кажется, далеко не финальная подборка разностиший, сложена — да-да! — из дров. Неотесанные топорные рифмы, недостойные даже пера первоклассника; бесконечные признания в любви всем — от родных до представителей власти; укоры молодого поколения и восхваление своих ровесников... Автором не упущено ничего, все сферы жизни кое-как, но затронуты.
И пусть стать бестселлером любой его книге не грозит (тираж — 300 экземпляров), я настоятельно рекомендую иметь их в дальнем ящике комода. Чтобы доставать оттуда время от времени, открывать на случайной странице, читать, ужасаться, смеяться и понимать, что Пушкин — каким бы спорным поэтом ни был — все же был гением, который хоть и опускался до пошлости, но из глубины веков не оставил поэтических приветствий Аману Тулееву. | С.М.
Знать больше | Ваш друг — художник и поэт
По долинам и по взгорьям
Здесь вам и поругивание повседневности, и байки про мораль, есть опусы про секс и про порно, не обошлось без политики и критики мании вещизма. То есть всего очень много, и это опять-таки раздражает.
Есть вот, например, стихотворение-послание Виктории Руффо — помните такую? Я вот с первого раза и не въехала. Оказалось, это «Просто Мария» — чем не повод написать посвящение?! В другом стихотворении он вспоминает Влада Листьева, и от его оборотов становится просто тошно. В третьем — автор предстает средневековым деспотом, советующим читателям мужского пола — «Лупите ваших жен, / Чтоб они вас любили, / И не смущайтесь, / Что из носа хлещет кровь»...
Но лучше всего автору получается жизнеописание своего внука Павлушки. На несколько страниц в книге растянута эпопея про странную борьбу Павлушки с бабушкой, подушкой и лягушкой... Гениальный рифморяд!
Но и за кое-какие вещи глаз все же цепляется. Скажем, доработать их, получились бы идеальные песни под пьяную гитару в летней ночной тиши. Но это сборник стихотворений, да и нотный стан в книге все же отсутствует.
Друзья автора в письме понадеялись, что «читатели по достоинству оценят творчество нашего «Силыча». Оценили, как оно есть. Просто еще одна цитата напоследок: «Самокритичным если стать / Хоть чуточку, немножко, / В сей книжке, надобно признать, / Ценна одна обложка». В точку! | С.М.
Атака клонов
«Память сердца», равно как черкасовская «Говорю о нас и о России» и третьяковская «Радуга» выпущены, представьте себе, в рамках серии «Информация про...» издательства «Печатные системы». То есть пять лет назад впервые в городе, да и пожалуй в стране, на службу графоманам было поставлено целое издательство. При этом в выходных данных книг почему-то имеется строка о государственной регистрации средства массовой информации! Опять-таки такое может быть только в Юрге — здесь книги выходят под видом СМИ (хотя для литературного издательства есть особый код-идентификатор — ISBN — присваиваемый каждой книге в частности).
У серии есть даже главный редактор — некто Д.А. Федорин — видимо, с функциями литературного. Но дружба с великим и могучим не задалась ни у него, ни у всего персонала, причастного к процессу книгопечатания. Открыв сборник Черкасова, любопытный читатель насчитает, к примеру, на 86-й странице 5 орфографических ошибок и еще 16 пунктуационных. То есть вот оно — подлинное «федорино горе» Юрги литературной.
Сегодня же деятельность «Печатных систем» не видна-не слышна, а значит есть шанс надеяться, что производство этой странной серии благополучно приостановлено, и новой «Информации про... (графоманов)» больше не будет. | Д.Ш.
Бумага все стерпит
Так вот, предприниматель Дмитрий Марков сам написал и сам издал такого характера сборник, который назвал «Кусочек бумаги». Наивные и местами трогательные, а местами наоборот — с раздражающей глупизной; в общем, в книге поместилось все, что автор посеял на поэтической ниве. Сначала я решил этот самиздатовский продукт в обзор не включать, потом посмотрел на обложку — пусть будет. Этот «кусочек» бумаги хотя бы в кои-то веки нормально сверстан и имеет симпатичное «лицо».
Читать ли? Найдите кусок поинтереснее. | Д.Ш.
Бал монстров
Ваша Раша
Поскольку быть патриотом без особых причин сегодня как никогда модно, члены молодежной военно-патриотической организации «Молодая гвардия» решили издать свое творчество, дабы увековечить и себя, и свой странный штаб. Набралось аж девять молодых авторов плюс Владимир Пономарев — идейный руководитель всей этой литературно-патриотической вакханалии. Он не только сделал блестящую военную карьеру, но и, между прочим, член Союза писателей Кузбасса. С него и начнем.
Владимир Пономарев из всех жанров предпочитает поэзию, но любая лирика — для него явно слишком тесный жанр. Вот поэма или ода — другое дело, не меньше. Чтобы минимум страниц на пять-шесть, с каким-нибудь непременным аляпистым посвящением. И вот вам опус к новому году, а вот — «Честь и слава шахтерам Кузбасса», и есть еще про возвращение солдата с войны, посвящение пехотинцам, восславление Юрги и краткий экскурс до времен Дмитрия Донцова. До «Илиады» Гомера здесь не то, чтобы очень далеко, это недосягаемый эталон — слог Пономарева патологически убог, мысль проста, местами обрывается и теряется, но задача автором выполнена — никто не забыт, ничто не забыто.
То есть как начал Пономарев с первой страницы ровным чеканным шагом завывать про свою любовь к стране, так его и не остановить. Убери названия поэм, сбей текст всех произведений в единое целое, никто не обратит внимания, что тема немного трансформировалась.
С остальным детским садом немного проще. До поэм мальчики и девочки, очевидно, еще не доросли, но, к читательскому несчастью, пишут просто стихи (не оды!) и покоряют непокоряемые для них горы журналистики, которую отчего-то в этой книге именуют публицистикой. Некоторые из них, складывается ощущение, писали специально для того, чтобы в этот альманах попасть. А трое — Михаил Васильев, Кирилл Епифанцев и Артем Комаров — выпотрошили содержимое своих столов и взяли уже однажды готовые газетные публикации.
Интервью с известными в городе военными — хорошо, жизнеописание армейской династии — тоже можно почитать, но для чего молодым людям нужно было публиковать выдержки из фактически своих интимных дневников — вопрос, конечно, хороший.
Вторая из вынесенных в начало цитат принадлежит перу Епифанцева. Эссе же называется — «Крылья», молодой человек описывает сцену расставания со своей барышней. Далее следуют слезы, физико-медицинская версия их возникновения (см. цитату), разговор с «пьянью», обретение возможности летать, а заканчивается же рассказ вот так. «Свысока теперь все видно — кто кого на руках носит, потому что любит, а кто и бритву обнимает, потому что изголодался по ласкам. Крепче обнимает — бритва плачет кровью человеческой. А если объятья ослабит — сам плачет слезами бритвенными, слезами острыми». В общем, те еще образы... Не хватает пару абзацев расчлененки и ведра кровищи — целостность произведения была бы соблюдена.
Что еще? В альманахе присутствуют семь творений Кирилла Быкова — внука Николая Черкасова. Юноша, как и следовало ожидать, копирует бесславное творчество своего известного деда. А это очень скользкий путь, но коли уж встал на него — творческих успехов!..
Что же до относительных плюсов, то все-таки один из них робко, но нащупывается. Замыкают альманах стихи Софьи Рубаковой. У нее — у единственной из всех — есть по крайней мере свои стиль и слог. В аннотации про автора написано — живет в г. Северске Томской области. Вот и отлично. А к юргинским графоманам лезть не нужно.
В выходных данных же цепляюсь за строку — «рецензент — член Союза писателей России А. Катков». Перелистала книгу трижды — никакой рецензии не нашла. Бедный член, видимо, давал свое согласие на участие в этом издательском проекте до того, как увидел материал, с которым придется иметь дело. Поэтому и избавил себя от надобности придумывать лестные строки в адрес многочисленных авторов альманаха. И правда — иногда пустой лист несет в себе больше информации, нежели чем аж 160-страничный сборник произведений десяти авторов.
В общем, это даже-то и не книга — какой-то чудовищный выкидыш издательского станка, с какой стороны на нее ни посмотри. Хотя, викидыш закономерный — под патриотический проект сегодня как никогда проще всего выбить средства.
Возникает еще один вполне резонный вопрос, на который мне ответа не получить. Почему-то всегда так бывает, что если человек профессионал в своем деле, то, начиная работать в другой сфере, он со временем становится безукоризненным профи и там. А тот, кто бездарен в одном, и в другом будет таким же бесталанным. Пономарев, конечно, не поэт — это очевидно, как смена времен года, его воспитанники — тоже и, я надеюсь, он не убеждает их в обратном. Но, и это действительно интересно, их патриотическая деятельность поставлена так же плохо, как вот эта — псевдолитературная?!.
Читать? Нет, не надо; сжечь перед прочтением. | С.М.
Знать больше | Патриотизм как диагноз
Гоп-стоп, мы подошли из-за угла
Внутри же очень колоритно. Теперь я по крайней мере знаю, как живет местная шпана, чем дышит, что чувствует. Телочек они разводят таким образом — «Смотрю однажды по дороге идет прикольная чикса. <...> От аромата ее таял, меня вставлял ее гламур, / И предложил я: может, сходим с тобой в кафешку, слушай, мур. / А мурка сказала мне честно — не сходим, у меня есть муж. / И понял я, что обломился, не быть нам вдвоем с нею уж». О высоком чувстве думают следующее — «Любовь продажная, она — бумажная, / И не обходится любовь без шуток — / Ведь скучно жить без проституток». Досуг свой заполняют так — «Коньяк, шампанское рекою льются здесь. / Места все заняты и некуда присесть, / Картине Репина на стенке место есть» (так и представляется пивная в Эрмитаже). Планов же строят громадье — «Дискуссивность решена, отрицания задеты, / Положительно настроен я прожить в любви все лето».
То есть, если принимать эту книгу за манифест, разумеется, не поколения, а отдельно взятой агрессивной субкультуры, то чтиво получается занятное. Украсть, выпить, в тюрьму — это теперь не полный список. Нужно еще куда-то втиснуть написание стихотворений, тогда картина их жизни будет более полной.
Автора этого восхитительного бреда зовут Николай Горяйнов. Как гласит короткая статья, он родился в 1987 году в деревне Талой, а, перебравшись в Юргу, выучился в ПУ на повара-кондитера. С детства увлекается шахматами, а с 2005 года — пишет стихи, уделяя последним все свое свободное время.
Такие же стихи могла бы писать моя левая нога, имей она, конечно, чуть больше полномочий и пару ходок в не столь отдаленные места, за расширением словарного запаса. Написанные пещерным языком — одним словом, просто филологическая катастрофа. А эти обороты — «воплотив эмоции», «признательно честно», «покалечен фортуной и истрепан судьбой», «я был в шоке от счастья»... Ну и наконец главная реплика сборника — «Пришла ранняя весна, / Озеленела вновь сосна». Разумеется, сказал один знакомый, он же в конце концов стихоплет, а не ботаник — знать, что и когда зеленеет, ему как бы не обязательно. Но в строке поселилось сибирское хвойное, а не какая-нибудь араукария; по жестокой логике автора, сосна, видимо, на зиму сбрасывает не только иглы, но и кору — так, для усиления образа.
По сравнению с Горяйновым даже какой-нибудь Черкасов кажется обэриутом, столпом цивилизованности, чье творчество является недосягаемым по качеству. А вот, кстати, и поэтическое посвящение ему от тезки, «Привет коллегам» называется — «К примеру, гражданин Черкасов / Красиво мысли излагает, / Он пишет о войне и жизни. <...> Еще один поэт-легенда, / Примером обществу он служит — / Иванченко Игорь Иванович — / И с разными людьми он дружит. / Поэт Гапоник, словно птица, / В поэзии русской порхает...» Все, хватит, больше не могу, ибо — «Моя поэзия богата, / Хочу сказать я вам, друзья»...
Посмотрев же напоследок на обложку, понял, что в ней полно излишеств. Фотографии девятиэтажки, сиротки и барышни с замалеванным шрифтом бюстом нужно, по-хорошему, убрать. Оставить только короткостриженный лик автора в худи, да так, чтобы обложка напоминала одну известную книгу начала десятилетия — «Гопников» Владимира Козлова. И название не годится. Какая к чертям «Правда жизни»?! «Будни спортивнокостюмщика», «Записки шпаны», «Хроники быдла» или те же «Гопники» — этому я еще смогу поверить.
Надо ли читать? Надо. А также смотреть на обложку. Их нужно знать в лицо. | Д.Ш.
Почти постскриптум
Мастер-класс
Но если у нас полная свобода оценок, исходящая из принципа — достойных похвалить, а про таковыми не являющимися написать то, что считаем нужным, — то Томышева была закована в рамки двойных стандартов. Во-первых, издание финансировал муниципалитет (через каналы «Единой России» и госпожи Ермаковой лично), а там некоторые из обозреваемых в пособии персон как бы в почете (но за другие — не литературные дела), а во-вторых, политкорректность обязывает. В-третьих, определенные литераторы не на шутку бы удивились, не увидев себя в этом обзоре. Вот и пришлось автору, дабы никого не обидеть, искать рациональное зерно там, где его по определению либо нет вовсе, либо такой мизер, что комплименты рождаются из воздуха.
«Поэзия земли родной. Лирика поэтов Юрги и Кузбасса». Учебное пособие — программа элективного курса. Поясню: под данным терминологией скрывается дополнительный — вспомогательный курс по отношению к базовому курсу литературы. То есть — ладно бы книга была направлена только на педагогов с целью определения векторов для внеклассных занятий по творчеству местных литераторов, это учебное пособие, в котором учителю не предлагается свободы выбора — сегодня на уроке мы говорим о творчестве, например, Рубцовой, а завтра — и никуда от этого не денешься, будем с детьми изучать творчество какого-нибудь Пономарева. И Черкасова. И Третьякова.
И мухи, и котлеты — все смешалось. Чудом упущено творчество Иванченко, Клестер и Горяйнова, но это, скорее, к счастью.
А ведь все должно было быть совсем иначе. Изначально Томышева подготовила гораздо более увесистый по объему и более скрупулезный по детализации анализа литературоведческий труд — рукопись сокращали в разы, втискиваясь в бюджет, в 170 страниц. Но труд все равно уникальный. И вот почему.
Анастасия Николаевна — преданный фанатик своего дела. Мало кто из педагогов новой градации так искренне любит предмет, который преподает, еще меньшее количество учителей могут зажечь литературой своих учеников, спровоцировать их на изучение дополнительного курса, и уж совсем единицам доступно то, чем Томышева владеет в совершенстве — анализом поэтического полотна. То есть это пособие-помощник, которое должно не только информировать педагогов, но и учить их мыслить самостоятельно, разбирать и анализировать любые произведения, в том числе и не включенные в данный курс.
Томышева не ограничивается современниками, она погружается в историю — будучи прекрасным рассказчиком, показывает, с чего и с кого в Юрге зарождались первые литературные традиции. Даже расширяет географию анализа: изучает процессы, происходившие в Кемерове, приводя такую, например, интересную статистику — с 60-х годов издано более 100 книг писателей Кузбасса общим тиражом более 2,5 миллиона экземпляров!
Предыдущий труд Анастасии Николаевны был не менее весомой помощью учителю и ученику. Шестнадцать лет назад в издательстве «Пресс-Информ» выходило пособие «Над строчками школьных сочинений». Механика та же — Томышева разбирала основные ошибки, которые ученики допускают в сочинениях, давала советы, как выстраивать повествование, обильно цитировала избранные работы. По-хорошему, работу 16-летней давности нужно бы сегодня переиздать — с поправкой на время и на изменившуюся школьную программу.
Новая же книга является немного обидным изданием. Обидным от того, что уважаемому педагогу пришлось идти на компромисс с властью и со своей совестью, включая в пособие творчество и талантливых поэтов, и графоманов, и явных самозванцев, которым даже до статуса рифмоплета очень и очень далеко.
Но остается надеяться, что курс сработает, что коллеги Анастасии Николаевны извлекут из книги гораздо большее, что туда было заложено автором. Если не глобальные умения разбирать и анализировать, так хотя бы некоторые сами научатся грамотно излагать свои мысли. На худой конец — писать без ошибок. | Д.Ш.
Взвесив все книги, изданные за последнее время, умножив отдельно взятый вес на тираж печатной сессии и в итоге просуммировав полученные цифры, можно придти к выводу, что юргинские литераторы не любят природы. Странным опытным путем в надежде родить нетленку, они пока не сделали ничего ощутимого, кроме того, что стерли с лица Земли шесть-семь квадратных километров лесов. Хотя, если разобраться, пятая часть все же стерта не без оснований...
А природа продолжает мстить. Возможно, через пару лет здесь появятся новые писатели, поэты и публицисты, чей мозг подвергся влиянию этой странной юргинской радиации. И снова они понесут свои творения к городскому пресс-секретарю и в маленькие типографии, и снова будут вырубаться леса, и снова печатный станок будет выдавать тонны макулатуры, мимикрирующей под литературу...
Но все это — еще не самый худший вариант, поверьте мне. То, что сейчас происходит, покажется банальной нормой, если эта странная юргинская радиация взбесится и начнет давать местным литераторам по три-четыре руки... Храни, Мать-Природа, этот город!..
Оригиналы записей в LiveJournal: 1 | 2 | 3 | 4
Имеем: Юрга удостоилась неофициального статуса литературной столицы Кузбасса. Действительно, на первый взгляд, как-то даже слишком много для столь небольшого населенного пункта самодостаточных литературных единиц. Проза, стихотворения, исторические и женские романы, оды, эссе, детективы, сказки, публицистика, поэмы — все это без устали штампуют печатные станки на радость внемлющей публике. И вот, когда дело дошло уже до второго — неповерхностного — взгляда, я позвал на подмогу свою новосибирскую коллегу Светлану Миронову, потому что одному осилить весь этот валовый издательский продукт оказалось не по силам. Решив закрыться на несколько дней от суеты, мы разобрались-таки в том, что на деле представляет из себя многогранный юргинский рынок некоммерческой художественной литературы.
Высшая лига
Город семи ветров
Я — свеча, огонек на руке,Подобного «Семиветрию» сборника в Юрге не было никогда. И действительно: ведь не секрет же, что графоманы всех мастей сегодня правят бал — страсть к сочинительству и бесконтрольна, да и местами весьма щедро поощряется муниципалитетом. Поэтесса Тамара Рубцова и студия «Свеча» предпочитали оставаться в логичной тени.
Я — свеча, ты боишься коснуться
Я зажглась в ледяном кулаке,
Догорю на фарфоровом блюдце.
Я — свеча. Ты меня принесешь,
Раздарив без остатка прохожим.
Я — любовь, я — рябиновый дождь,
Гроздь огней ни на что не похожих.
Я — любовь.
И вот — в 2005 году наконец вышло «Семиветрие». Идеологом проекта выступила руководитель пресс-службы городской администрации Раиса Данилова, которая первой в сером здании не только обратила внимание на сложившуюся в юргинском литсообществе ситуацию, но и решила ее изменить. Если вдуматься, Даниловой и Рубцовой была проделана уникальная работа, ведь до них никто и не пытался не только собрать в рамках одной книги городских поэтов всех поколений, но и подать этот продукт достойно. И это получилось на 99 процентов.
Собственно «Семиветрие» — это не совсем пробный шар. Летом 2000 года первый сборник стихотворений юргинских поэтов «Пожалей всех птиц влюбленных» произвел эффект маленькой сенсации. Гиперкомпактный формат, убогая полиграфия, но вместе с этим первый блин не был комом. Со вторым же сборником, которым и стало «Семиветрие», произошла странная вещь — хоть редакторы и полиграфисты постарались на славу, есть один нюанс, который по-прежнему коробит — всего слишком много.
В коллекционный покет-бокс объединены одноименный сборник стихотворений юргинский поэтов и четыре персональных собрания сочинений: «Любовь из маленькой руки» Натальи Сенн, «Я так живу» Натальи Поляченковой, «Не остановятся часы» Евгения Винокурова и «Верните мне крылья» Анны Зыряновой.
Начнем же с главной книги. В аннотации заявлено — никаких «графоманства, серости и повторений». Первые два обещания кураторам проекта сдержать удалось. Даже у таких спорных юргинских авторов, как Третьяков или Рябовой, они смогли найти (а, возможно, и довести до ума) по паре-тройке произведений. Серости действительно нет — уж явные городские графоманы точно остались за кордоном книги; получается, что «Семиветрие» стало своеобразной лакмусовой бумагой для Юрги литературной. А вот повторения сплошь и рядом.
С другой-то стороны, а действительно — не Мандельштамы же. Каждый из них не предоставлен только и исключительно Евтерпе, по земле же ходят, на работах же работают. Вот и пришлось относительно многих авторов идти по пути затертого до дыр цитирования. Просто многие из стихотворений уже были и в «Пожалей...», и неоднократно публиковались в газете студии «Свеча» «Ниоткуда с любовью», а про литературные странички в местной прессе и не хочется вспоминать. Но, если принимать за цель попытку сделать сборник в западном формате greatest hits — великих хитов, то, конечно, задача выполнена.
Единственное, что радикально не привнесло собой в город «Семиветрие» — это новых имен. Впрочем, требовать от кураторов новых поэтов — это уже действительно слишком. Подчеркну — в сборнике приняли участие 65 (!) авторов. Нужны ли еще комментарии?!
Хотя блок стихотворений с поэзией 16-летних можно было бы и убрать за скобки, сделав его, например, шестым сборником. Да: наивно, смешно и действительно по-детски. Но, и здесь впервые это правило работает, данную подборку можно просто не читать, а смело закрыть книгу, и перейти к детальному изучению персональных собраний.
Подлинной же жемчужиной проекта являются персональные сборники. Для журналистки Натальи Швец (более известной в городе под девичьей фамилией Сенн) книга «Любовь из маленькой руки» — первая, для Евгения Винокурова — «Не остановятся часы» — книга его памяти. Вот на этих авторах и необходимо в первую очередь заострить внимание.
Их стихи яркие, дерзкие, сочные, полные живых образов, заставляют задуматься, погрустить, отложить книгу на вечер, а затем опять взять в руки и перечитать... Наташа, бесспорно, большой поэт, что и демонстрирует начальная цитата. Возможно, со временем она даже обгонит здесь свою учительницу — Тамару Рубцову. И дело не в потенциале, который чувствуется; он реализовывается в каждой строке — ярко и яростно.
Книга же Винокурова составлялась чуть ли не из обрывков — автор при жизни не ставил себе цель фиксировать свое творчество и складывать в пухлую папку. Но даже из того, что по крупицам насобирали, Рубцова создала чудесный сборник, в котором полно иронии и глубоких мыслей — мужские, одним словом, стихи. «Я верю в жизнь, как все поэты — / Земля не выгорит дотла. / Я верю в жизнь, и вера эта / Была и есть сильнее зла». Книгу завершает проект школьного урока, посвященного творчеству Винокурова: вот она — не только дань памяти поэту и другу, но и попытка рассказать новому поколению о действительно удивительных людях города.
Сборник стихотворений Анны Зыряновой «Верните мне крылья» самый тонкий из всех пяти книжек «Семиветрия». На момент его выхода Анне только исполнилось шестнадцать, и ее произведения соответствуют возрасту автора. Где-то излишне наивные и чрезмерно окрыленные, где-то — уж слишком серьезные для столь юной поэтессы. В любом случае это книга-шанс, подарок на перспективу. Прошло пять лет, и уже хотелось бы увидеть, что стало с ее творчеством за эти годы.
Сборник Натальи Поляченковой «Я так живу» не менее мощный, чем книги коллег, но есть одно «но». Я категорически отказываюсь воспринимать его как часть «Семиветрия», и вот почему. Проект «Семиветрие» — это, если хотите, отчасти определенный формат, сборник ровных стихотворений; большинство авторов никак не выбивается из общего строя (за исключением еще и Андрея Смирнова, так до сих пор не обласканного собственной книгой). Поляченкова же, и ее собратьям по перу не нужно на это обижаться, выше их, и не на одну голову.
В большинстве своих стихотворений Наталья разная, многоликая. На одной странице автор трогательно приоткрывает завесу своих отношений с богом, на другой предстает мудрой женщиной, на третьей — юной девчонкой, на четвертой — бескомпромиссным философом. И хотя последней строкой под каждым из стихотворений не пробит год авторства, видно, как из робких строчек вырос зрелый поэт, достойный этой сложной книги. «Устать, не стать, не быть, не слыть. / Уйти, просить не беспокоить. / Не знать цены. И все же стоить / Того, чтоб день еще прожить» — наверное, в этой цитате и заключается вся Поляченкова.
Главных же огорчений «Семиветрия» всего два. Это коробка, в которую пять книг нехитро упаковываются. Нет, она хороша; блестит глянцем, тверда на ощупь, безызъянна. Вот только унылые физиономии бывшего главы города и главного парламентария Юрги откровенно смазывают многие из благостных впечатлений. Ну вы-то туда зачем? Захотели войти в историю, а строки благодарности для вас недостаточно? Второе же — тираж. Ничтожнейший — 500 экземпляров! Полторы, две тысячи — вот его истинно необходимый тираж, его нужно и продавать, и обязывать покупать. Чтобы юргинцы знали, что здесь есть Таланты.
Но при всех мелких нюансах авторы проекта добились главного — вернули литературное равновесие в Юрге в исходную позицию, а это более чем достойно всяческих похвал. | С.М., Д.Ш.
Непростая москвичка
Соня оглянулась. Андре не было. Ушел. Курит свой «Житан» на Сонином балконе. Стоит на Сонином балконе, в Сониной спальне, положив ладонь на горячую, прогретую солнцем железную балконную решетку. Курит, смотрит на Сонин старый маленький двор, на Сонины тополя, на Сонину Сретенку.Данную рецензию на «Зависть богов, или Последнее танго в Москве», наверное, следовало бы начать с фразы в духе — «Мареева — мастодонт». Или — «титан». Или — «наше городское литературное все». Или что-нибудь еще в этом же духе...
Странно, ей приятно об этом думать.
Ей приятно думать о нем, представлять, как там стоит и курит, ей нравится, что он здесь, близко, рядом, он сейчас вернется, пусть даже он больше не взглянет на нее ни разу, и ничего не скажет ей, и сядет от нее далеко...
Все равно, все равно — скорее бы он возвращался.
Следовало бы, да не получается. Литературное произведение и адаптированный киносценарий — все-таки очень разные вещи. Логично, когда сначала выходит книга, а уже спустя годы, она экранизируется. С Мареевой — наоборот. Менеджеры издательств уже давно поняли, что на удачном во всех отношениях фильме могут заработать и они, спровоцировав автора на обратный ход — сделать из киносценария литературное произведение, превратив зрителя еще и в читателя.
Доподлинно неизвестно, насколько четко Марина вписалась в эту схему, но годы в строке копирайта говорят, впрочем, сами за себя: одноименный фильм вышел на экраны в 2000 году, книга же увидела свет только год спустя — в 2001-м. И так с почти каждым ее произведением.
Кино убивает литературу — тезис не новый. Достаточно вспомнить Кена Кизи, который проклял экранизацию своего главного произведения «Над кукушкиным гнездом», так и не посмотрев за два десятилетия фильм, ставший классикой мирового кинематографа. Из чудесных романов Майкла Каннингема «Дом на краю света» и «Часы» режиссеры сделали свое авторское кино, упустив множество мелочей и связей, которые можно обнаружить, только прочитав первоисточник. «Парфюмер» по Зюскинду и «Голый завтрак» по Берроузу также дают почву для массы вопросов, обращенных к режиссерам Тыкверу и Кроненбергу. А уж какой несъедобный фильм снял Бондарчук на основе «Обитаемого острова» братьев Стругацких даже и не хочется говорить...
С Мареевой все проще. Все содержимое фильма имеется в книге один в один. Здесь нет новых введенных персонажей, нет отсутствующих сцен — хронометраж соблюден, те, кто быстро читают, могут легко уложиться в эти три-четыре экранных книгочаса.
Читать? Ну конечно же! В конце концов, Мареева действительно профи высочайшей пробы, иначе бы за ее произведения не взялся легендарный «Вагриус». Только вот сложно избавить себя от лиц и тел актеров, которые выскакивают из каждой страницы. То есть система такова: сначала читать роман, а только потом — смотреть фильм. | Д.Ш.
Путеводная звезда
Какой из бабы поэт?Рубцову я прочитала всю — иначе нельзя. И в пути от первого издания к последнему видно, как растет автор, как меняются ее взгляды, что вытесняется из ее жизни, и чем образовавшиеся пустоты заполняются.
Листов исписанных груда.
Невымытая посуда
И ненатертый паркет.
Заброшу в жаркую печь
Бумаги, что спать мешают,
И каждое утро к чаю
Стану оладьи печь.
Сожгла все черновики
И мучусь в поисках слова,
А под дождем бестолково
Мокнут половики.
В «Плащанице» — кроме стихотворений — проза. Местами кажущаяся нелепой, надуманной, будто бы написанная автором с другой планеты — влияние «живой этики» и «Тайной доктрины» Блаватской определенно чувствуется. Но эта Рубцова — в прошлом. Как и та, в стихах которой очередь за апельсинами, тоска российского домового, «маленькие домики Юрги» и ее Зазеркалье — старое, ветхое, осыпающееся под стук колес Привокзалье.
Ее последние стихи — это диалог. Диалог с богом. И пусть многим покажется, что это лишь струящийся пафос, ведь Рубцову в Юрге знали как человека очень четких симпатий и антипатий; причем второе она умела скрывать гораздо хуже, чем первое. Но читая ее книги, я была уверена в ее искренности. Потому что такими словами не лгут, лгут другими. И этими же словами не воспитаешь многочисленную гвардию учеников-последователей в «Свече», творений которых хватит на много хороших книг.
Из множества юргинских литераторов лишь Дубро, Голунчиков, Рубцова, Поляченкова и Швец (хронологический порядок приема, кажется, соблюден) были удостоены членства в российском Союзе писателей. И после прочитанных для этого материала книг, становится понятно: на Тамаре прием в эту организацию стоило бы прекратить. Слишком сильный карт-бланш получается, не каждому этот статус по плечу.
И пусть в цитате саморазрушающее поэта стихотворение, его я взяла с одной целью. Продемонстрировать не только имеющую место быть самокритику (абсолютно, кстати, беспочвенную), но и умение вывязывать из малоприятных и грязных, но при этом исконно русских образов удивительную поэтическую нить, которая и в наш техногенный век не перестает быть самобытной и интересной.
Если обойтись парой финальных фраз — удивительные книги удивительнейшего человека. Читайте, они требуют внимания. Но такой нюанс: ищите Рубцову раннюю, где ее стихи дышат жизнью — без диалога, без бога. | С.М.
Знать больше | На смерть поэта
Сельский час
Январское утро. Мороз палящий. А воробьи чирикают... Так громко и задорно, будто весна на дворе. Радуются, что пережили такую длинную холодную ночь, что наступило утро, и вот-вот покажется солнышко.Мое знакомство с творчеством Леонида Кирчика началось с книги «По полям, по перелескам». Пухлая, под двести страниц, она обволокла собой на целый вечер, растворила в себе.
Я в квартире... Лежу в теплой постели, и мне страшно покидать ее. А они на улице... Одеты совсем легко... И ничего... Не сдаются. И виду даже не показывают, что им холодно и голодно. «Чик-чирик»... Довольны жизнью. Стараются перечирикать друг друга.
Очерки Кирчика просты и бесхитростны; в них его диалоги с природой, зоркий взгляд автора очень точно, а местами и иронично подмечает все то, что мы видим пусть не каждый день, но изредка выбираясь на отдых за городскую черту. И в его коротких рассказах столько любви к каждой травинке и к каждому живому существу, что удивляешься — как эти строки могут принадлежать человеку, который живет все-таки в небольшом, но городе. И здесь — в асфальтовых джунглях — автору тоже повезло. Люди его тоже окружают весьма занятные — простые и искренние по своей человеческой фактуре, и в этих маленьких историях они по-удивительному раскрываются. «Незнакомая старушка», «Рыба на букву Ц», «Кронибергер» — это все о таких людях; это даже и не истории-то: читаешь, и кажется — всего лишь будни. Но нет — просто праздник души какой-то; так сейчас уже почему-то не живут и не думают.
Что странно — Леонид Кирчик по-прежнему литератор-любитель, статусами не увенчанный, да и по большому счету признанием не обласканный. Долгое время публиковался в местных и областных газетах, к своей первой книге прозы пришел только к 55-ти годам. Но прозы легкой и удивительно светлой, и именно таким автор и кажется. Если кому-нибудь придет в голову делать из его рассказов радиосказки, то лучшего голоса для озвучки, чем знакомый каждому с детства голос Николая Дроздова, наверное, и не найти.
В своей же второй книге Кирчик пробует себя в стихосложении — а вот это зря. Только очерки, только о природе и об удивительно кристально чистой души людях, — о том, что сегодня в истинном дефиците.
Читать же желательно в прилагаемых обстоятельствах — летом, в зной, на сеновале. Или наоборот — студеной зимой, и воспринимать как часть своих воспоминаний. | С.М.
Россыпь талантов
Я прошла через майТе, кто близко знают директора музея детского изобразительного искусства народов Сибири и Дальнего Востока Нину Дондерфер, в курсе — Нина Ивановна пишет стихи. Большое количество времени она удачно скрывала их от посторонних глаз, практически нигде не публиковалась. И вот три года назад вышел сборник ее стихотворений — «Планета Любви».
Безответной пустыней,
С обнаженной душой,
Знойной жаждой больной.
Миражом был родник —
Нет его и в помине,
Испытанья двоим
Мне достались одной.
Конечно же, нужно было привлечь на благо города музейные фонды, и найти там более подходящую иллюстрацию для обложки. Но важен сам факт — книга-то вышла.
Поэзия автора сложная, как и сама Дондерфер. Ее стихи как будто нервные, резко оканчивающиеся, с пропуском очевидных банальностей; они могли бы принадлежать любому другому автору, чьи черты лица грубее, взгляд на мир — жестче, а жизненный путь — тернистее. А может, просто мы не все знаем?!. Это книга, срывающая маску с автора, показывающая как за фасадом отрешенного благополучия скрывается мечущийся и ищущий ответы человек.
В любом случае, этот дебютный сборник весит гораздо больше, чем просто пачка бумаги с краской — это книга-камень. Местами податливый, трогательный и мягкий, местами же — пробивающий глубоко внутрь и оставляющий глубокие вмятины. И данная книга лишнее свидетельство старой истины — талантливые люди талантливы во всем.
Читать ли? А как же! | Д.Ш.
Знать больше | Десятая муза
Покорение Сибири
Взмыленный конь вынес чернобородого татарина в богатой одежде на высокий берег Иртыша. Всадник резко осадил коня, с губ которого клочьями спадала желтая с сукровицей пена, и развернул разгоряченного жеребца в обратную сторону. Но в этот миг из ближайших зарослей вжикнула длинная стрела с черным оперением и ударила всадника прямо под левую руку против сердца. Ударившись в кольчугу и не пробив крепкой брони, она упала под ноги беспокойно переступающего коня.Вот ведь как бывает — жил-был человек, и дожил уже до преклонных лет, и только тогда взял в руки перо. Александр Голунчиков (работал под псевдонимом Максим Сибирцев) пришел в литературу, когда ему было уже под шестьдесят. Но наследие, которое он оставил в своих нескольких книгах, в своем роде бесценно; оно дает веский повод сокрушаться о том, почему автор не начал работать раньше.
«Кольчуга Ермака» — бесспорно, главная книга Голунчикова. По форме чистой воды авантюра, попытка приподнять завесу тайны над мифом, в который давно верят люди. Такой вот настоящий сибирский истерн — со всеми вытекающими.
Легенда утверждает, что во всех предметах, коими владел Ермак, жила волшебная сила. Не враждебная человеку, а сконцентрированное добро, помогающее в делах, исцеляющее болезни. И за обладание главным из них — кольчугой, этим панцирем, защищающим от стрел и напастей — из покон веков велась битва.
В книге мы проваливаемся в прошлое — в столетия назад, где лишь люди и природа, и все как будто бы неизведанное. Тогда еще новые сибирские территории и местные, — но все равно чужаки, препятствующие пусть не экспансии, но освоению этих земель, теперь уже безусловно наших.
Язык и стиль «сибирского Джека Лондона» просты — они действительно русские в любом из смыслов. И этот роман каждого гарантированно увлечет за собой в удивительное историческое приключение, в покорение Сибири заново, в покорение и осмысление самих себя.
Конечно же, читать. Такого же качества прозу в Сибири еще нужно поискать. | С.М.
Здесь русский дух
Лета осталась неделя.Сборник стихотворений «Земля зеленоцветья» начинается с прекрасной интриги — автор родился в деревне Ясная Поляна. Оказывается, неподалеку от Юрги есть такое же чудное место, где карма имени и здесь оставила свой отпечаток. Европейская родовая усадьба Ясная Поляна дала стране писателя Льва Толстого, а азиатская — сугубо сибирская! — поэта Ивана Деменкова.
Клич журавлиный вдали.
Рыжие бороды хмеля
Виснут до самой земли.
Два голоса ищут друг друга —
Звонкое эхо окрест,
Притихли над скошенным лугом
Река и березовый лес.
Все чаще дождливые дни.
Летят паутин карусели,
В опенках замшелые пни.
...Лета осталась неделя.
Автора нет с нами уже шесть лет, книга вышла 15 лет назад, но город узнал о Деменкове только после выхода «Семиветрия», где в блоке поэзии взрослых было напечатано несколько его произведений. Говорят, еще были публикации в газете «Ниоткуда с любовью», но все равно — широкая публика столкнулась с творчеством поэта слишком поздно.
А стихотворения чудесные. Воздушные и легкие, написанные изящным и тем не менее простым исконным языком, почти певучие, восхваляющие природу и русский быт. Эта книга даже слишком «русская» — не «российская» — начиная от имени автора и заканчивая его объяснениями в любви к родной земле.
Иван работал библиотекарем — вот у вверенных ему фондов (при наличии таланта, разумеется) он и научился раскрывать образы посредством минимума затрат — его стихи небольшие по объему, но яркие. «Пусть чередуются / Годы, столетья... / Только бы не были черными травы. / Только бы не лихолетье». Это стихи-картины, слепки с жизни, которой уже не повториться, и при этом стихи-заветы с надеждой на возвращение традиций.
Нужно читать, необходимо! Это волшебное прикосновение к русскому слову. | Д.Ш.
Не поле перейти
Меня русалкою не кличут пастухи,Двум самым ярким ученицам Тамары Рубцовой, двум Натальям — Поляченковой и Сенн — была уготована сложная судьба. Их творчество неминуемо бы подлежало сравнению с творчеством учительницы — проводить параллели пытаются по сих пор, на Тамару Ильиничну оглядываясь. Зря все это. Фундамент Рубцова заложила, конечно, мощнейший и, несмотря на то, что ее с нами больше нет, он не разрушается. Наоборот — ее воспитанницы продолжают на нем строить свои удивительные дома из строк.
Я слишком часто не свои пишу стихи...
Но разреши придти к тебе тогда,
Когда чернеет стылая вода.
Вдохнув осенний аромат густой,
Прийти и попроситься на постой.
Запутать волосы у ног твоих в траве,
И растворившись в звонкой синеве,
Сойти с ума и, закусив уста,
Злорадствовать и плакать, что не та...
Новый сборник стихотворений Натальи Поляченковой «Неоконченный портрет» хоть формально и числится вторым в ее авторской копилке, но, по сути, он все равно первый. А тот — дебютный — выходил в рамках уникального проекта «Семиветрие», успех которого, наверное, уже никогда не будет повторен в Юрге.
Всегда интересно наблюдать за автором, который упорхнул от своего учителя, пустился в свободное плавание. Взрослеет он — логичным образом взрослеют стихи. От робкой девчонки уже, пожалуй, ничего и не осталось. Наивизм сошел на нет, где-то заполнен бытом, а где-то — семьей и богом. Но поиск ответов на злободневные для нее вопросы от этого никуда не исчез. «Вопросы устремляю ввысь: / Скажи, зачем дана мне жизнь? / Ответа я не получу. / Осекшись, снова замолчу». «Кто был прав — уже не важно! / Но придет ко мне однажды, / Обнажит все чувства совесть. / От нее, куда я скроюсь?»
Книга вышла в серии «Библиотека российской поэзии», цикл ведет издательство «Маматов». Значит, и вопросы, поднимаемые Натальей не устарели, и ответы, ей найденные, не прозаичны.
Читать, здесь без вопросов. | Д.Ш.
Средний фронт
Хроники одиночества
В чужую судьбу лучше не ввязываться, да. Не сплетать себе лишних сетей на будущее. И в настоящем тоже. И чем сознательнее, тем ответственнее.Писательница Екатерина Дубро и без того вела затворническое существование, ограничивая себя в контактах, а в последние годы жизни этот круг еще сильнее сузился. Прикованная к постели, окруженная домашней библиотекой, она не подпускала к себе ни коллег-литераторов, ни социальных работников, ни прессу. Из тех немногих, все же имевших доступ в ее дом, была ответственный секретарь «Новой газеты» Светлана Шмелькова.
Таким образом в еженедельнике появилась Дубро-колумнистка — гордая и местами неприлично надменная в «рассказочках», со своими эссе-«пощечинами» в адрес тех, кто когда-то помогал ей в элементарном. В этой книге все немного по-другому.
Эта проза настоящая, прижимающая надолго, как гранитная глыба, с путаными диалогами, со сквозящими цитатами из классиков — проза тяжелая, в итоге раздавливающая своей безысходностью. Это записки большого Одиночества; даже не так — его хроники, каждодневная кропотливая летопись, переполненная грусти и отчаяния. Это мертвая книга, но с все-таки присутствующей в ней эпизодами душой.
И в ее главной героине, в этой эфемерной Царевне Ледяного замка со страшным названием Одиночество, легко угадывается сама Екатерина. Эта книга — наверное, ее самая розовая мечта, увы, так и не ставшая реальностью.
Хотя, стоп. «Двойные бусы» — это книга-обманка, 100%-ная фальшивка. Настоящая-то Дубро не такая. Настоящая Дубро полноценно реализовалась в «Подсказке от Ангела» — книжице, от которой жизнью веет ничуть не больше, чем от покойника, но там по крайней мере она не прячется за цитатами и ссылками на великих мира сего.
Дубро, как говорят, серьезно верила в то, что придумала новый жанр в литературе — «рассказочки» (что спорно). Бог с этим, «Подсказка от Ангела» — это чистой воды эссеистика, построенная и настоянная на том же фундаменте, что и «Двойные бусы». Одиночество.
Она описывает свои незамысловатые отношения с окружающими ее людьми, цитирует телевизор, себя и свою библиотеку, рассказывает свои сны... Стиль не то, чтобы легок, но увлекает за собой, заставляет дочитать рассказик до финальной точки. А слог и словарный запас выдают если не талантливого журналиста, то начинающего писателя... Положим, в «Новой газете» они были действительно хороши. Где-нибудь между объявлениями и телепрограммой. Но есть один странный нюанс, который перечеркивает все то хорошее, что следовало бы знать об авторе.
Перо — самое грозное оружие. Оно страшнее кулака, кинжала и пистолета вместе взятых. Екатерина Владимировна почему-то посчитала, что имеет моральное право рассчитаться со своими придуманными врагами из числа реальных людей на страницах собственных книг. При этом она даже не утруждает себя придумать герою имя — ставит инициал или пропускает буквы в фамилии точками. А маленький город — как пуговица — весь на ладони, всем все понятно, все в курсе.
В одном из эссе даже есть ссылка на другую книгу Екатерины — «Нежность». То есть с этого произведения Дубро и начала методичный отстрел словами тех, на кого была обижена. Хотел было найти и прочитать, но нет — уволен по собственному желанию, — не хочу изучать грязное белье Юрги литературной.
«Подсказка от Ангела» попала в мои руки случайно, когда уже была готова вполне позитивная рецензия на творчество Екатерины Дубро. Теперь же — нет, автор теряет очки в рейтинге.
Ее добровольное одиночество сделало с ней самую страшную вещь, которая может произойти с писателем — оно уничтожило в авторе цензора, лишило ее рамок элементарного приличия. Хотя в Юрге, скорее всего, так принято. Просто теперь понятно, по чьим стопам пошел Антон Гапоник, уничтожающий в стихотворениях своих обидчиков, и заимствующий у классиков не только образы, но и целые строки.
Читать? Спорный вопрос. Впрочем, Екатерина сама же на него и ответила в своем эссе «Социальные заказы». Краткое содержание таково: Дубро звонит читательница и высказывает свою точку зрения относительно ее творчества. Начинает с топорной критики, а заканчивает фразой — «Вы что, не понимаете, что вас печатают из жалости?»
То есть поступаем просто: книги Дубро, соприкасающиеся с ее суровой реальностью, не читаем, а абстрактные сказки — пожалуйста! | Д.Ш.
Скорая помощь
Ненастье в душе и в природе,В последнее время в Юрге литературной оформилась такая тенденция — новые лица либо преклонного возраста, либо еще вчера кувыркались в манеже. Сложилось ощущение, что зрелые по годам авторы напрочь лишены каких бы то ни было творческих амбиций — не хотят ни труды свои издать, ни хотя бы чуточку прославиться.
Ненастные дни в разнобой,
А я словно не по погоде
Одета чужою судьбой.
Ни мира в душе нет, ни лада —
Распутица, слякоть, дожди.
Ложится под вечер прохлада
Ознобом тревожным в груди.
Но, кажется, ситуация немного изменилась. И вправду ведь — проза и поэзия адекватных взрослых людей гораздо интереснее творчества молодых или пожилых (в одном случае еще наивизм, в другом — как правило, почти маразм). Она более живая, закорененная в реальность, да и к тридцати годам у человека определенно появляется тот уникальный код, который он бы мог донести до широкого читателя.
Пять лет назад была издана первая книга поэтессы Татьяны Колач «Прислушайтесь к тишине». В первую очередь она, конечно, медсестра, но эти подробности мы деликатно опустим. Сборник вышел приложением к журналу «Огни Кузбасса», то есть первый шаг и сразу — прорыв, условное признание кемеровских коллег по перу.
Внутри — в массе своей — любовная лирика, либо под таковую мимикрирующая. Автор приглашает в свой сложный запутанный мир, от которого веет, как может показаться, лишь безысходностью. Но эта тупиковость мнимая, автор, завязывая произведение на исключительно женской грусти, по крайней мере для себя развязывает этот узел — последние строки дарят ощущение, что все не так уж и плохо, луч света будет. «— В объятьях дурмана иль зыбкого сна / Мы сходим с ума? / — Да, мы сходим с ума. / — Где явь, а где сон? / — Этот омут без дна... / — Прощение будет сошедшим с ума?»
Второй сборник стихотворений Татьяны «Как жить на свете не любя» сделан в форме виртуального диалога с известным кемеровским поэтом Борисом Бурмистровым. Игра слов в мужское-женское, гендерные истории; вопрос — и неминуемый ответ, два взгляда на один и тот же мир. Где-то определенно проигрывает Колач, где-то — Бурмистров; это закономерно, это дань формату. Но все-таки персональная книга лучше — живее, ярче, монументальнее.
Читать? Можно. И воспринимать как скорую литературную «ноль три» — почти что скорую психологическую помощь израненной душе. | С.М.
Молодо-зелено
Судьба моя — как мотылек:Когда семь лет назад в Юрге вышел первый сборник Антона Гапоника, был повод отчаянно скривить лицо — дескать, ну вот, еще один, в полку псевдолитераторов прибыло. Сейчас создать такую гримасу будет крайне трудно. Что-что, а прогресс очевиден, книг уже вышло пять и каждая из них — новая удачно покоренная ступень; юноша растет, и растет его творчество.
Летит она на огонек,
Летит туда, где есть тепло,
Но бьется, бьется о стекло.
А за стеклом прекрасный вид:
Луна фонариком горит,
Смеется — ей и невдомек,
Что где-то плачет мотылек.
А начиналось все и вправду почти что неприлично. По большому счету город узнал об Антоне со стихотворений-благодарностей к предпринимателю Игорю Колесникову и Аману Тулееву, которые прошли через все газеты, и не были перепечатаны лишь в ленивых до поэзии «Юргинских ведомостях».
Но, еще раз обмолвлюсь, мальчик вырос, и в последней книге поднимает уже более серьезные вопросы. Здесь есть и стихотворения-отклики на злободневные темы — попытки пропустить через творчество информационные поводы. Есть и его персональные эксперименты с герметическими науками — то же познание христианства, например. Без описаний Юрги и природы также не обошлось; эти гимны — фирменное блюдо всех местных авторов.
А еще есть вот что — странный творческий альянс Антона с художником Владимиром Богером, живущим теперь в Германии. Богер, проясню ситуацию, пишет этюдики а-ля рериховцы, но с русофильским креном; его живопись, неоднократно выставлявшаяся в городском галерейном поле, откровенно говоря, очень слабая. И для чего к каждой работе живописца писать еще поэтическую экспликацию — вопрос, конечно, хороший.
Но в массе своей творчество Гапоника оставляет очень противоречивое ощущение — автор определенно не новатор, талантом награжден, но не совсем умеет им пользоваться. Просто все эти крены в опостылевшую мораль, попытки назвать своими словами очевидное, еще сильнее обелив белое и очернив черное, — не есть задача поэта. Да, возможно, человек действительно многое испытал за свою жизнь, и по некоторым произведениям («Страдающим высокомерием», например) это отчетливо видно. Но когда автор отвечает своим обидчикам через стихи — это уж слишком. А все эти странные стихотворения-обращения — «К вам, историю презревшим», «Виденное» — заставляют задуматься, не многое ли Антон на себя берет. Для того, чтобы кого-то попрекать в делах, к которым сам не имеешь ни малейшего отношения, нужно вдвойне больше прав.
Просто складывается ощущение, что парню однажды сказали, что он поэт с большим будущим. А скромным провинциальным мальчикам от таких отзывов, как правило, сносит крышу. Как итог — вот он и решил, что можно почти все. В двадцать лет менторский тон же, мягко говоря, не уместен; в эти годы нужно бы больше критиковать себя, о чем, кстати, Антон и забывает.
Читать ли? Ну, попробуйте. | С.М.
Томская писаница
Росла Юрга без материнской ласки,Признаюсь, увидев на обложке «Легенды о Юрге» двух оленей, вместо официально признанного коня, вкупе с названием и так просящимся в псевдонимы именем автора, я плавно сполз под стол. А открыв книгу, понял, что нужно возвращаться обратно — чтиво оказалось и вправду занятным.
Но за двоих отец ее любил.
По вечерам рассказывал ей сказки,
Знать силу трав, лечить людей учил.
И вот с тех пор пятнадцать лет прошло,
Юрга красавицею стала,
Тугие косы и высокое чело,
Смеяться никогда не уставала...
Вот оно — лишнее подтверждение того, что новые формы изложения своих локальных патриотических мыслей существуют. Автор этой тонюсенькой книги (всего 12 страниц) Татьяна Платонова (Снежная — псевдоним, я угадал) смогла вывязать удивительно изящную историю о родном городе, не прибегая к замыленным для глаза и ума описаниям окрестных красот и прилегающих территорий. Конечно, это такая литературная провокация — создать маленький эпос, действительно легенду, в которой Юрга предстает не населенным пунктом, а живым, дышащим человеком — девушкой из неизвестного племени.
У живущего в таежной глуши шамана Тримира рождается дочь, но мать, разрешившись от бремени, умирает. Идут годы, наша героиня взрослеет, и вот в селении появляется Белый — странный незнакомец, чужак. Дальше же завязывается их дружба, но чем все это закончится, лучше узнать самим. Вот только одно неизвестно — осознанно или нет, ноТатьяна сделала Юргу наполовину сиротой, лишенной именно материнских рук. На деле же все иначе — это Отца, Хозяина в этом городе никогда не было.
Бесспорно, читать. И улыбаться, растворяясь в легенде. | Д.Ш.
Знать больше | И снег бывает теплым
Запах войны
Мы уходим домой, понесут нас в Сибирь эшелоны,В основу сборника «Строки, опаленные войной...» положены стихотворения-воспоминания трех авторов, прошедших через горнила Великой Отечественной, Афгана и боевых действий на Северном Кавказе. Но относиться к нему нужно по-особому, исходя из персоналий авторов.
Отдохнем от забот в безмятежном, вагонном раю.
Промелькнут за окном полустанков пустые перроны,
Но война не отпустит уставшую душу мою.
Как жилось и моглось, как хотелось в безверии верить,
Никогда не поймет, кто здесь не был и кто нас не ждал.
Километры дорог в миллиметрах пришлось нам измерить,
И не всех вновь встречает знакомый юргинский вокзал.
Да, мы едем домой, на груди серебрятся награды,
Серебрятся виски поседевших до срока ребят.
А за то, что хмельны, укорять и судить нас не надо.
Мы познали войну — на Земле поселившийся ад.
В первом случае имеется в виду творчество Николая Черкасова, к которому мы заранее готовы относиться снисходительно. Во втором — чудовищные оды воина-интернационалиста Владимира Пономарева, и мы сразу закрываем в ужасе глаза. А вот в третьем случае я просто обязана уделить внимание и автору, и его произведениям.
Виктор Басалаев (именно его стихотворение «Дорога домой» вынесено в цитату) прошел через страшные жернова чеченской кампании. Начал писать стихи... Его произведения — военная лирика; едкая, как щелочь в своей правдивости, покоряющая своей честностью, обволакивающая своей настоящестью. Как говорят киношники, создается эффект присутствия. Это не черкасовские протоколы, написанные ровной рифмой, и не пономаревское блеяние про патриотизм. Это действительно война. Его война.
И пусть стихотворения изобилуют сугубо военными терминами и перечислениями техники — я рада не обращать на это внимания. Все просто: читаешь и кажется, что воздух начинает плавиться, и вот-вот запахнет порохом.
Читать ли этот сборник? Если умеете делать это выборочно, то, пожалуйста! Если же нет — ждите персональную книгу Виктора Басалаева, говорят, скоро она должна увидеть свет. | С.М.
Монолог из прошлого
Дождь опоздал.Включение в этот обзор изданного еще в 1968 году сборника стихотворений Виктора Чурилова, является, скорее, просто признанием факта о наличии в городе такого автора. Сегодня он трудится на другом окололитературном фронте — публикуется как журналист в газете «Советская Россия», и данное творчество мне представляется абсолютно безынтересным с позиций выбранной концепции исследования.
Он слишком поздно
Пришел на землю с торжеством.
И грустно в лужах стыли звезды —
Земля не приняла его.
А утром, ясным и холодным,
Смеясь чему-то на ходу,
Шли люди по хрустящим звездам,
По запоздавшему дождю...
Итак: 42 года назад меня еще не было, а книга у Чурилова уже была. «Монолог» — из названия явно следует, что сборник полон откровений, на деле же оказывается все совсем не так. С другой стороны, чего можно ожидать от книги, выпущенной в годы еще не перестройки, но пусть уже оттепели. Монологов, конечно, множество, но все они как метка эпохи — стихотворения здесь в очередной раз прославляют сварщиков, металлургов, железнодорожников, кузнецов и прочую рабочую братию. Монологов же о чем-то личном, где хоть как-нибудь прослеживаются человеческие чувства, практически нет, их можно пересчитать по пальцам одной руки. Да и мысли все как под копирку — видимо, без идеологического контроля не обошлось. И в итоге книга безликая, на обложку так и просится подзабытое — «По заказу горкома КПСС».
Говорят, что второй сборник Чурилова уже почти готов. На это было бы действительно интересно посмотреть — что стало со способностями автора за сорок лет. Вот выйдет он — и можно будет уделить время. А сейчас же нет: прошлое должно оставаться именно там, где ему самое место — в прошлом. | С.М.
Солнечный круг
Татьяна шла по своей любимой аллее и мысленно писала материал о своей последней поездке в Москву. Ей хотелось рассказать заводчанам как тепло, солнечно и сытно живут москвичи. Но этого делать не полагалось. Система отвергала такие рассказы, потому что в 80-е годы как бы всем жилось одинаково. Поэтому рассказывать надо о Пленуме, его решениях, постановлениях и программах, которые он наметил для дальнейшей жизни.Буду предельно честна: мимо этой книги я собиралась пройти мимо. Роман местного автора — хорошо! Сюжет построен на реальных событиях — прекрасно!! Для того, чтобы узнать, кто является прототипом героев произведения, не нужно даже прилагать усилий — великолепно!!! Ну не интересно мне пусть даже частично олитературенное перетряхивание городской простыни.
Почти прошла, если бы не одно «но». Автора представили к награде «Честь и доблесть Кузбасса». Представили и дали медаль соответствующую. Вот я и решила провести тихий вечер в компании с бокалом вина, пледом и женским романом — нужно ведь знать, от чего прослезились областные чиновники.
Наивная... «Честь и доблесть Кузбасса» — это, разумеется, не «Букер»; следовало бы ожидать.
Действие романа «Опаленные крылья» происходит в маленьком провинциальном городе, где легко угадываются все действующие лица, предприятия и места (даже вплоть до фамилий. Одна из журналисток газеты носит фамилию Огурцова — вот он, литературный привет Вале Агуреевой). Главный редактор влюбляется в заводского начальника и... понеслось. Естественно с поправкой на времена — события происходят в СССР. Далее следуют разбор в месткоме, развод, уход из дома, подлог, поджог, тюрьма и таки-наконец любовь всех победила.
Читала я все это, и ловила себя на мысли — автор романа Людмила Солнцева очень хочет быть эдакой второй Мариной Мареевой. При большом желании (роман очень невычурен и прост) можно ведь легко сделать адаптированный сценарий, и снять серий на пять-шесть малобюджетный сериал для первой кнопки. И хотя описанная в романе история имеет право претендовать на оригинальную, уж как-то слишком много параллелей с мареевским «Тоталитарным романом». Клуб помещен в газету, завод — в дом барачного типа, местком на своем месте. Хорошо, что автору хватило совести не содрать хотя бы название. Ну крылья, так крылья. Пусть будут.
Журналистику иногда заслуженно называют «недолитературой». Впрочем, госпожа автор сейчас ввязалась, после многих лет творческого простоя, и в недожурналистику. Людмила Платонова (Солнцева — одна из ее субличностей; больше, чем просто псевдоним), истосковавшаяся по издательскому делу (она ранее возглавляла описанную в романе газету «Призыв»), выпускает в Юрге газету для милых дам «Меланья».
Но в этой книге все же есть плюс. Она не поверхностная, как следовало бы ожидать, образы героев раскрыты, чувства переданы достаточно выразительно. Да и с чего начинать бывшему журналисту, вдруг подавшемуся в писатели, как не с воспоминаний? А они переданы точно — профессия в те годы именно такой и была.
Читать ли все это? Наверное, можно. Для убийства унылого осеннего вечера лучшей литературы не найти. | С.М.
Люди, которые играют в игры
А полиция не приедет. Это ресторан одной из местных преступных группировок. Охранная кнопка вызывает не полицию, а гангстеров. Напасть на него могут исключительные отморозки или заезжие. В первом случае я тянуть время не буду, — братия слишком нервная и часто стреляет в разговорчивых. При этом они забирают деньги вместе с бумажниками и еще некоторое время носят их с собой. У меня денег в нем немного, но зато вшит маячок, который я активирую при передаче. Пара часов без бумажника — не более чем легкое неудобство.Мы живем в изумительное время. Если при наших предках рождались новые литературные жанры, то сейчас мы имеем возможность наблюдать, как эти жанры вымываются, растворяются и превращаются в ничто. Детектив — очень хороший тому пример.
Природа человечества так устроена, что врать, воровать и убивать его представители будут всегда. В итоге лихие девяностые дали нам не только возможность эту природу особо близко прочувствовать, но и сонм авторов, работающих в жанре. И вот на одной чаше весов все эти ужасные Донцовы-Устиновы, на другой — робко примостились интеллектуалы Чхартишвили с Александровой. Но — и это самое важное — условное равновесие все-таки есть.
На местом уровне же имеем следующее. Есть юргинский автор по имени Андрей Асташко, первая попытка которого написать осмысленное литературное произведение отнюдь не потерпела фиаско, а наоборот — нашла поддержку в новосибирском издательстве «Мангазея». Его книга «Игры богатых» вышла четыре года назад в серии «Русский криминал». Товарный знак цикла представляет из себя хмурого дядьку с топором, а в серии издаются такие прекрасные по названиям произведения, как «Братва. Хочу на волю», «Дефлоратор», «Киллеры не стареют» и «Бледный рассвет в морге».
Впрочем, долой излишний скепсис. Ни романтизации тюремных мест, ни бандитских разборок, ни патологической анатомии, ни процесса лишения девственности в книге у Асташко не наблюдается. Зато есть история, пусть не претендующая на излишнюю уникальность, но очень хорошо вписывающаяся в сегодняшнюю реальность.
Завязка для сюжета такова: двое сыновей преуспевающего бизнесмена, с подачи последнего же и введенные в семейный бизнес, вместо того, чтобы работать и соблюдать элементарные правила родственных связей, начинают крушить фамильную империю с одной целью — завладеть наиболее ценными активами корпорации. Третий сын — совершенно напрасно не обласканный отцовским доверием — при помощи сторонних лиц пытается вывести братьев на чистую воду. Фоном для всех событий служат погони, перестрелки, диалоги и достаточное количество эротики. То есть рядовому обывателю определенно будет, чем увлечься.
При этом стиль автора достаточно легок, книга написана ровно, на одном дыхании. И литературные редакторы, видимо, так сильно увлеклись простым чтением, что забыли о своей работе. Поясню: человеку, далекому от мира финансов и транснациональных корпораций может показаться, что описанные в романе события и системы в действительности имеют место быть. На деле же слияния и поглощения, переводы активов и обрушения ставок происходят по абсолютно другим схемам, на которые редакторы просто обязаны были обратить внимание. Также, как и на сломанную интригу с именем героини, представляющей в семейном конфликте третью сторону (честное слово, я уже в середине произведения догадался, кто скрывается под этой таинственной маской из слов). И на наличие эксплицитной лексики, где-то добровольно запиканной автором точками, а где-то — нет. И на перебор с эротизмом, которым сегодня уже никого не удивишь. Так что редакторы издательства сработали на «тройку», а не на высший балл.
Читать? Пробуйте! Книга как раз в мягкой обложке, так что тем, кто собирается в путь, необходимо взять с собой не Донцову, а Асташко. Хотя разницы между ними, по большому счету, нет никакой. | Д.Ш.
Знать больше | Бухнем?
В поисках утраченного
Вы взгляните в глаза прохожих,Литераторов Пономаревых в Юрге двое — Валентин и Владимир. И вряд ли родственники, просто однофамильцы — потому что один из них пишет вполне приемлемые для чтения стихи, до неудобоваримых поэм второго мы доберемся чуть позже.
Посмотрите в глаза подруг,
В судьбах их далеко не схожих
Затаился немой испуг.
Потускнели подружек очи,
Запечалилась их краса,
Не слышны у порога ночи
Звуков песенных голоса.
Реют всполохи над Россией,
Но вращаются жернова,
Перемалывая насильем
Огнедышащие слова.
Итак, персональный сборник стихотворений Валентина Пономарева «Рифмы лет». Вступительная статья сообщает — «страстно любит музыку, прекрасно рисовал. Самое большое увлечение — стихи, и автор не считает, что в его творениях высокая поэзия. Скорее, дневник человека, влюбленного в жизнь». Поэзия, предположим, и не самой высшей пробы, но образы, которые рисует Пономарев, действительно сильные. Просто за плечами ярко прожитая жизнь, и здесь не может быть иначе.
Каждое стихотворение — это и маленькое признание, и материализация мечты, и обращение к надежде. Не навязчиво, не напрягающе, но цепляет за то живое, что, наверное, и зовется в человеке «душой».
Парадоксально: иногда чем сильнее творчество, тем меньше о нем хочется писать.
Конечно, читать. Это ценные воспоминания уже почти ушедшего поколения; воспоминания жирные, яркие, трогающие своей искренностью. | Д.Ш.
Какой портрет, какой пейзаж
Как хорошо, что ты есть на свете —Почти два года назад вышел сборник стихов «Я родилась в туманном сентябре...», но даже в городской библиотеке о нем не знали. Про автора же наоборот были осведомлены прекрасно, Дербенева — хоть и не завсегдатай мероприятий, проводимых в ЦГБ, но изредка там появляется. А книга появилась просто — дочь Галины решила сделать матери подарок, и распечатала на принтере ее избранные стихотворения. Невеликий тираж этого презента быстро разошелся по знакомым литератора, у одной из которых сей фолиант и был мною увиден.
В сумраке синем, в неярком рассвете,
В цвете листвы, золотистой и нежной,
В звуках метели, январской и снежной.
В шорохе трав, в родниковом журчанье,
В ласковом шепоте или в молчанье...
Ночью и днем, наяву и во сне
Чудным виденьем приходишь ко мне.
Всюду тебя ощущаю незримо —
Светом божественным, неповторимым.
Творчество Дербеневой вполне укладывается в привычные рамки, так любимые ее коллегами по перу. Галина поет гимны сибирским красотам, но делает это чуть, на пол-головы, выше остальных. Как и стихотворения-посвящения — наивные и трогательные, честные и искренние.
Да, узы непубличности со сборника сняты — теперь он есть в фондах центральной библиотеки города. Стало быть, можно и прикоснуться. | Д.Ш.
Майский гром
В небе лунный диск —Так недолго и запутаться — автор этих строк хоть и выпустила две самиздатовские книги собственного творчества (распечатка на принтере плюс толстый ватман на обложку), но до сих пор не определилась, как сама же хочет себя величать. В первом сборнике значится «Романенко», во втором — «Майской». На помощь пришла выпавшая из книжки визитка — все-таки она Романенко, начинающая за гаком лет юргинская поэтесса и по совместительству психолог (крайне опрометчиво, на мой взгляд, сопровождать библиотечные экземпляры такого рода полиграфической продукцией).
Полнолуние...
Шелкопадом вниз —
Ночь безумия.
В унисон сердца —
Поцелуями.
В небе лунный шар —
Полнолуние.
На ладонь — ладонь
По две стороны.
Понесли вагон
Рельсы скорые.
Боль прощальная
По щекам стекла
По две стороны
Одного стекла.
Масок на Валентине Романенко одето множество — они нанизаны друг на друга бесчисленным количеством; психологу есть над чем поработать. В своих стихотворениях она раскрывается исключительно от первого лица, самоконстатирует — «...И мудрец, и дитя, и артист, и поэт»; сама с собой ведет пространные диалоги, и практически никогда не ограничивается повествованием. Это вполне искренние монологи умудренной опытом женщины — наивизм, очевидно, ушел из ее жизни задолго то того момента, как она взяла в руки перо.
Смущает лишь одно — неимоверная зацикленность на местоимении «я». «Я — Женщина! Я — Нежность! / Я — грешница. Я — каюсь!», «Я почти не трушу», «Я из себя рабыню изгоняю» — поэтический эгоцентризм налицо. С другой стороны, женщине простительно упиваться собой, — в ее случае это не минус и не плюс; результат закругляется в ноль.
И все бы ничего — образы автор в первых строках предлагает яркие, без претензий на повторимость, при том, что нового уже создать невозможно, — но к последним строчкам многое оказывается раздавленным банальностями и элементарным графоманством. Расстрельной рифмы «любовь — морковь» здесь, разумеется, нет; есть другое, не менее тяжкое литературное преступление, когда стихотворение искусственно вытягивается, как бы дописывается «до кучи», чтоб было.
А вообще ее стихи печальны, пропитаны продолжающимся поиском себя и оглушающим одиночеством. Вот, пожалуйста: «Мой вальяжный величавый кот / Лапкой ухо и мордашку трет. / У кота к ночи приступ бессонницы, / Намывает гостей, по пословице. / Говорю ему: „Все напрасно, друг, / И пословицы, бывает, лгут: / Не намоешь гостей к одиночеству, / Так что спи, шерстяное высочество“». ...Еще чуть-чуть и нашему психологу понадобится психолог.
Читать ли? Наверное, да. Хотя, все-таки нет. Вот когда рукописи будут проходить через литературного редактора, нещадно правящего не только ошибки, но и рифморяды, будет резон пошелестеть. А ныне — даже избирательно из избранного. | Д.Ш.
Мусорная корзина
Наука и жизнь
Жаль, без божественной искрыЭтот плохо сверстанный и не менее плохо напечатанный сборник стихотворений Любови Клестер «Жить, чтобы летать. Летать, чтобы быть Богом» начинается с претенциозной цитаты из Бальмонта — «О, да, я избранный, я мудрый, посвященный, / Сын солнца, я — поэт, сын разума, я — царь», и, прочитав данное вводное, по-хорошему, книгу нужно было бы взять и закрыть, поскольку автор натягивает на себя уж слишком яркое одеяло. Потому что на деле госпожа Клестер оказывается никакой не дочерью «солнца и разума», не царевной и даже не поэтессой.
Земные люди так жестоки.
Как возомнили вы, ослы,
Что во Вселенной одиноки?
Как не увидеть НЛО —
Блестящих сфер полет беззвучный?
А вы твердите все одно:
— Встречаться с блюдцем не научно!
Безмозглым стадом управлять,
Конечно, легче век от веку,
Но сколько ж можно позволять
Смотреть лишь в землю человеку?
Так поднимите же глаза —
И встретите разумных братьев.
Нет, не святые образа,
Но с них моральный слепок брать нам.
Хотя задатки у автора есть — с этим сложно поспорить. Но все эти перегибы, а главный из них вынесен в цитату, заставляют задуматься об адекватности литератора. Она пишет то «о цивилизации «бабочек» и их бескрылых «гусеницах», то предлагает, например, следующее — «Вызовем друга, что богом зовется, / Нам НЛО кораблем обернется». То есть — здравствуй, космос; нам предлагаются без пяти минут поэтические X-files.
Писать о зеленых человечках — это бесспорная находка, до такого еще никто из юргинских авторов не додумывался. Но Любовь играет на странной волне — она противопоставляет инопланетян официальной религии, ставя собратьев по разуму чуть выше, играет в гностика, атеиста и антиклерикала одновременно. С теологией же у нее свои отношения, достаточно странные, надо сказать, — «Накажите его, Боги / Сохраните меня, Боги». То есть поэтическая агрессия налицо, и на ум опять приходит рваная выдержка из Бальмонта.
Одно же ее стихотворение просто выбило из колеи — называется «Воспоминания детства», там есть такие строки: «Маленькая девочка сидела в уголке <...> сжимала в кулаке / Ртутный шарик серенький». Кажется, я нашел объяснение всему содержимому этой странной книги.
Читать? Не надо. Достаточно и того, что власть имущие относятся к нам, как к ослам, и без оскорблений со стороны недопоэта мы как-нибудь с легкостью проживем. | Д.Ш.
Диалоги о животном
Жизнь проходит косо и криво.И процитированное здесь произведение автора еще куда ни шло, с остальными же стихотворениями все обстоит гораздо хуже. Библиография, конечно, пугает. Книга издается за книгой, иногда даже не по одной в год. То есть господин Иванченко гиперплодовит; это самый пишущий и издающийся из всех юргинских авторов.
Я друзьям указал на дверь.
Снова вцепится мне в загривок,
Словно рысь, поэзии зверь...
Вдохновения яд по вене
Циркулирует, чтобы вновь
Умер я в стихах... Nota Bene!
Воскресит поэта любовь.
Хотя он уже давно не живет в Юрге. В одной из книг написано — «в 1984 году переехал в г. Стрежевой Томской области». Вот и нужно было бы мучить своим творчеством несчастных стрежевчан, так нет же — малая родина должна знать своего героя.
А в интернете — Иванченко завел аккаунты на нескольких литературных сайтах с бесплатной регистрацией, сайтах-могильниках, переполненных творчеством графоманов со всей страны, — немного другая информация. «Последние три года снова живет в Юрге». Бедный город.
Вообще, читая об Игоре и его творчестве в сети, можно и вправду подумать — ведь настоящий поэт же! PR поставлен правильно — автор себя любит, расписал все очень красиво, окружил только позитивными отзывами. Но это и не мудрено — какие вменяемые люди, кроме хороших знакомых, полезут в сеть, чтобы читать стихи провинциального поэта?! Лучше на торренты и за порнографией. Впрочем, в случае с И.И.И. звезды впервые сошлись — порно и стихи залиты в один флакон, взболтаны и изданы.
Игорь Иванченко делит свое творчество на две составляющие — поэтическую и юмористическую. Будем соблюдать порядок.
Автор пишет лирику — «преимущественно любовную» — цитируем его интернет-представительство. Да, мир определенно изменился: юбки стали короче, блузки — прозрачнее, помада стала более алой, презервативы купишь в каждом киоске, седина в бороду — бес в ребро... «Набухли почки. / Как соски / У женщины, что захотела / Бесстыдного нагого тела», «Будем с ней — отнюдь не недотрогами / В номере гостиничном лежать, / Будем поцелуи диалогами / Неохотными перемежать. / А когда, как звери, / Мы насытимся плотью...», «И, в сети заманив квартиры, / С три короба наобещаю всласть, / Чтоб потеряла ты ориентиры / В любви... И искусителю сдалась», «Камасутры частные уроки подзабыл»... Да здравствует поэтическая сексуальная революция!
Любовная лирика бывает, конечно же, разной. Где-то можно ограничиться полунамеком, и образ раскрыт, а где-то будет мало и оголенного зада. Автор, пытаясь справиться с вдохновением, задействует более непотребные ходы — привлекает на помощь богов и мифологических героев, разбавляет строфы латынью, ссылается на классиков. Не помогает. От его любовной лирики веет концентрированной похотью, а поскольку практически каждое стихотворение еще и посвящение, на последней строке так и слышится звонкая пощечина.
Едем дальше. Юмор. То есть вот она — надежда на спасение; были чаяния, что хоть в чем-то он на высоте. По большому же счету, автор оказался одинаково плох и в лирике, и с юмором не без проблем. Так что закрываем тему, без вводных цитат.
А книжки толстые, с суперобложкой, превосходно напечатанные, под четыреста страниц... И если временами проскальзывает что-нибудь трепетное в духе — «Увы, невозможно понять человека: / Ни слез, ни оваций... / Назад поезд — в восемь. / И вот уже занавес первого снега / Неслышимо падает. Кончилась осень», то следующая страница ставит все на свои места — «Если мир уйдет в туман печали, / Вы — удачи — мне не потакайте! / Только бы по радио звучали / Песни от Кристины Орбакайте».
На своем сайте автор жалуется — дескать, первый сборник-то должен был выйти еще в 1986 году. Далее цитата — «Но, благодаря томским „профессионалам“, зарубившим книжку, выкинувшим ее из издательского плана...» Все верно: не оценили, возьмем в кавычки, будем острословить и ерничать, но, как ни крути, томские профессионалы были правы 23 года назад. Продолжаем вэб-серфинг: «Игорь долго позиционировал себя как независимый автор, принципиально не вступающий ни в какие писательские союзы. Но, встретив авторов, близких ему по духу (в кемеровском отделении Союза российских писателей), изменил решение, откликнулся на предложение вступить в СРП». СРП — это незаконнорожденный близнец общепризнанного Союза писателей России, появившийся после раскола в 1991 году единого Союза писателей СССР. В СПР выбрали тогда концепцию «патриотической» направленности, настоянную на классических жанрах, в Союзе российских писателей предпочли «демократическую». И если в столице членами сообщества являются вполне известные и уважаемые авторы (от Искандера и Евтушенко до Латыниной и Кублановского), то в регионах дела обстоят гораздо хуже (как, впрочем, и во всех творческих союзах); ради членской массы берут всех подряд. Для простого обывателя это, конечно, статус — если автор имеет членство в какой-либо организации, то определенно не любитель, а книги соответственно не самиздат. Но издатель-профессионал в данном статусе разглядит обратное — черную метку, которую вместе с рукописью ему пытается всучить член СРП.
Сеть сетей анонсирует на 2008-11 годы издание еще пяти его книг. Таких же, видимо, объемных — неспроста подобные фолианты называют именно «кирпичами»... И наверное, автор также привлечет к работе над новыми книгами и пару-тройку лже-художников. Снова его сайт: «...Разрабатывал концепцию каждой книги, искал, вплоть до объявления конкурса в СМИ, талантливых художников и дизайнеров. <...> Над изданными книгами работали в общей сложности 25 (!) художников-иллюстраторов, фотохудожников и дизайнеров. Уверен, далеко не каждый писатель в России может похвастаться этим. Не скрывая гордости, могу сказать: мне удалось организовать и трижды провести в Томске и Юрге выставку „Художники-иллюстраторы книг Игоря Иванченко“».
Товарищи, это полный аут! Пастернак сказал — «Быть знаменитым некрасиво». Иванченко же об обратном — «Красиво, красиво!» А чем он хвастается? Дубовым макетом и плохой версткой, дизайнером, который не знает других гарнитур, кроме технической Times, которой брезгуют работать все профессионалы? Чем гордиться-то? Безнадежно слабой графикой, выведенной дрожащей рукой исключенного еще из художественной школы мазилы? Мастера никогда не участвуют в такого рода конкурсах, это ниже профессионального достоинства; мастера получают заказы на оформление книг, но внимательно изучают контент, с которым придется работать.
Но Игорь Иванченко не унывает. «Город родной / Отторгает меня <...> / Поэты новой эпохи — / На талом снегу подранки... / А гениальный самый — / Живым сгорающий в небе болид». Сама скромность.
Если взять все его большие книги, то, задавшись таковой целью, можно было бы сделать одну очень маленькую — страниц на двадцать, без иллюстраций, — но хорошую. Выбрать наиболее удачные стихотворения, вытянуть их, и только потом — в набор и в печать. И только тогда — к читателю.
В общем, проходите мимо, берегите время, ведь — «Все покорно стерпит бумага — / Даже эти его стихи...» | С.М., Д.Ш.
Реквием по мечте
Скрипя руками, мысль сон разжала:Этот сборник стихотворений Артема Комарова «Я родился человеком!» оставляет после себя очень противоречивое впечатление. С последней страницы обложки на нас смотрит улыбающийся парень, но вступительное слово редактора сообщает печальные известия — автора уже нет в живых. Стало быть, имеем дело с наследием — книги в формате in memoriam притягивают к себе более пристальное внимание, а с тех, кто это издает, спрос вдвойне больший.
Война, на улице светало.
У изголовья кровь бежала...
Граната, воин и пижама.
Литературные опусы Артема и стихотворениями-то сложно назвать — скорее, это сборник зарифмованных болванок, набор словесных заготовок, выдержки из записок на полях. Живи автор и здравствуй, и попадись ему на пути хороший литературовед, из парня, возможно, и вышел бы толк. Потому что не талант, так способности налицо. Но книгу издал Владимир Пономарев — Комаров был воспитанником его «Молодой гвардии».
Понятно, что издавать черновики также глупо, как выпускать в прокат фильм, состоящий целиком только из рабочих сцен. Но Пономарев считает иначе и, видимо, руководствуется одним аргументом — «Чтобы помнили». А получилось, что «напомнили»...
Да и вообще: Владимиру ничто человеческое не чуждо — ну, например, самоутверждаться за счет своих покойных воспитанников человек считает абсолютно приемлемым. Так что не читать. Это не тот случай, чтобы можно было праздно любопытствовать. | Д.Ш.
Придворный шут
Возле контейнеров на свалкеЕсли кто-то еще не в курсе, то сообщаю: под жутким псевдонимом «Юр. Гинец» (прочтите слитно!) скрывается никто иной как Виктор Третьяков, ранее известный как депутат городского совета, а теперь возглавляющий общественную приемную федерального депутата Ермаковой.
Валялась елка в январе.
И, верите, так стало жалко
Красу лесную во дворе!
Давно ли в новогодний вечер
В центре внимания была:
И стар, и малый человече
Шептал ей добрые слова.
Но вот швырнули на дорогу,
Хвоинки ветер поразнес,
И на нее, задравши ногу,
Нужду изладил чей-то пес!
Третьяков решил устроить политически-творческую игру наоборот. Если обычно в органы власти баллотируются уже известные арт-персоны, то очень редко бывает иначе — был политик, и вот, на тебе: писатель или художник. Исключение из правил — лишь Сергей Ястржембский, но он оказался действительно большим фотографом.
Итак, Виктор Третьяков — поэт. Нужно с этим согласиться и, наверное, нужно бы заставить себя с этим считаться, но не получается. Его сборник стихотворений «Радуга» начинается с «Молитвы», задавая определенный лад, но уже через пару страниц беспощадно вмешиваются попытки летописи Юрги и Кузбасса, поздравления с новым годом и посвящения женщинам, превращая и без того небольшую книгу в безвкусный винегрет.
Содержание же полно странных кодов — Е.В.К., Е.Н.П., Л.В.Т. и прочие буквы алфавита. Но в П.В.Ш., например, легко угадывается Павел Ширшов («Если б показывали в музее, / Как плачет навзрыд городской глава»), в М.Б.Т. — Майя Туралина («Наливает силой почки / Май в честь Майи, словно шквал»), а А.Г.Т. — определенно Тулеев, но цитированию не подлежит. Но кто скрывается под инициалами Л.М.Л., так и осталось загадкой. «Лучик мой любимый ЛМЛ» группы «ВИА Гра» — помнится, был пару лет назад такой хит?!
Единственное направление, в котором нужно было бы Третьякову работать, это басня. Автор предпринимает лишь робкие попытки в жанре, хотя главный для этого задаток у него имеется — с чувством юмора все более-менее в порядке. Представленная в сборнике басня называется «Ворона — повар», в ней Третьяков обличает и себя, и всех своих соратников по политическому фронту — «Если страну большой кастрюлею представить, / Да президента-повара поставить / Не из ЦК, не из «дедов», а экстра-класса! Да Верой, чтоб народ в ней был — не мясо!», и далее по тексту о собственной и коллег несостоятельности.
В общем, оно-то и понятно: под своим именем такой литературный субпродукт выдавать осмелится далеко не каждый, поэтому пусть лучше безлико-патриотичный Юр. Гинец.
Нужно ли читать? Пожалуй, да. С целью ознакомления о творческих способностях тех, кого мы однажды вывели во власть. | Д.Ш.
Борода из ваты
Всю ночь за стенкой у соседаПочетный гражданин города и пенсионер Николай Черкасов не устает штамповать сборники своих очень странных произведений. И пусть на шмуцтитуле написано — «Стихи», мы лишний раз улыбнемся и вспомним, что на заборах тоже пишут разные слова, хотя забор, как правило, — из дров.
Собачка комнатная выла.
В груди до самого рассвета
Душа встревоженная ныла.
И хотя стихотворения вообще-то складываются из слов, но эта, кажется, далеко не финальная подборка разностиший, сложена — да-да! — из дров. Неотесанные топорные рифмы, недостойные даже пера первоклассника; бесконечные признания в любви всем — от родных до представителей власти; укоры молодого поколения и восхваление своих ровесников... Автором не упущено ничего, все сферы жизни кое-как, но затронуты.
И пусть стать бестселлером любой его книге не грозит (тираж — 300 экземпляров), я настоятельно рекомендую иметь их в дальнем ящике комода. Чтобы доставать оттуда время от времени, открывать на случайной странице, читать, ужасаться, смеяться и понимать, что Пушкин — каким бы спорным поэтом ни был — все же был гением, который хоть и опускался до пошлости, но из глубины веков не оставил поэтических приветствий Аману Тулееву. | С.М.
Знать больше | Ваш друг — художник и поэт
По долинам и по взгорьям
Ни в чем не ведаю вопроса,Если бы сборник стихотворений «Я всех любил, я всем желал добра» попался мне на глаза без обложки и сопроводительного письма друзей автора, то, скорее всего, был бы принят за неизвестную книгу Николая Черкасова. Пассажи и приемы, которые так любит использовать главный поэт города (по мнению непросвещенного большинства) каким-то магическим образом перекочевали в строки другого юргинского пенсионера — Виктора Рябового.
Прозрел я, братцы, с неких пор,
И твердо знаю: за поносом
Грядет неистовый запор.
Здесь вам и поругивание повседневности, и байки про мораль, есть опусы про секс и про порно, не обошлось без политики и критики мании вещизма. То есть всего очень много, и это опять-таки раздражает.
Есть вот, например, стихотворение-послание Виктории Руффо — помните такую? Я вот с первого раза и не въехала. Оказалось, это «Просто Мария» — чем не повод написать посвящение?! В другом стихотворении он вспоминает Влада Листьева, и от его оборотов становится просто тошно. В третьем — автор предстает средневековым деспотом, советующим читателям мужского пола — «Лупите ваших жен, / Чтоб они вас любили, / И не смущайтесь, / Что из носа хлещет кровь»...
Но лучше всего автору получается жизнеописание своего внука Павлушки. На несколько страниц в книге растянута эпопея про странную борьбу Павлушки с бабушкой, подушкой и лягушкой... Гениальный рифморяд!
Но и за кое-какие вещи глаз все же цепляется. Скажем, доработать их, получились бы идеальные песни под пьяную гитару в летней ночной тиши. Но это сборник стихотворений, да и нотный стан в книге все же отсутствует.
Друзья автора в письме понадеялись, что «читатели по достоинству оценят творчество нашего «Силыча». Оценили, как оно есть. Просто еще одна цитата напоследок: «Самокритичным если стать / Хоть чуточку, немножко, / В сей книжке, надобно признать, / Ценна одна обложка». В точку! | С.М.
Атака клонов
Будьте в праздничном вы настроенье всегда,Атака клонов продолжается, поэтому буду краток — рецензией на эту книгу «Память сердца» могут быть комментарии, написанные в адрес сборников пенсионеров Черкасова и Рябового. Просто после третьей книги с идентичным содержанием мозг наконец-то дал фатальный сбой. И придумывать, как описать для читателя творчество Павла Кочнева уже, честно говоря, и не хочется. Но заострю внимание вот на чем.
Отдыхайте душою и телом.
Впереди у вас много забот и труда,
Ну, а в творчестве нет и предела.
«Память сердца», равно как черкасовская «Говорю о нас и о России» и третьяковская «Радуга» выпущены, представьте себе, в рамках серии «Информация про...» издательства «Печатные системы». То есть пять лет назад впервые в городе, да и пожалуй в стране, на службу графоманам было поставлено целое издательство. При этом в выходных данных книг почему-то имеется строка о государственной регистрации средства массовой информации! Опять-таки такое может быть только в Юрге — здесь книги выходят под видом СМИ (хотя для литературного издательства есть особый код-идентификатор — ISBN — присваиваемый каждой книге в частности).
У серии есть даже главный редактор — некто Д.А. Федорин — видимо, с функциями литературного. Но дружба с великим и могучим не задалась ни у него, ни у всего персонала, причастного к процессу книгопечатания. Открыв сборник Черкасова, любопытный читатель насчитает, к примеру, на 86-й странице 5 орфографических ошибок и еще 16 пунктуационных. То есть вот оно — подлинное «федорино горе» Юрги литературной.
Сегодня же деятельность «Печатных систем» не видна-не слышна, а значит есть шанс надеяться, что производство этой странной серии благополучно приостановлено, и новой «Информации про... (графоманов)» больше не будет. | Д.Ш.
Бумага все стерпит
Я хочу оставить в жизни след.Вполне обычная история — человек с излишком расчетных средств решил выпустить сборник собственных стихотворений. Стихотворения, конечно, не очень, тираж тоже минимизирован до предела — 100 экземпляров, кажется (в Юрге не любят указывать подобные сведения в выходных данных). То есть можно было бы раздать свежеотпечатанные книги своим друзьям-знакомым, и все — дело сделано. Но авторы почему-то считают необходимым обязательно объявиться в центральной городской библиотеке, и подарить методистам пару-тройку экземпляров. Если бы таких визитов не происходило, можно было бы на подобных людях внимания не заострять, но здесь уже автоматически включается другое отношение к творчеству: частное — это когда у тебя дома на полке стоит, а когда в библиотечных фондах — уже, извините, общественное.
Пусть небольшой, пусть неглубокий.
В потемках сердца пробудить рассвет,
Путь скрасить чей-то одинокий.
Я чувствую внутри желание помочь,
Я вижу — у меня есть силы.
Дай, Боже, равнодушье превозмочь,
Без состраданья жизнь невыносима.
Так вот, предприниматель Дмитрий Марков сам написал и сам издал такого характера сборник, который назвал «Кусочек бумаги». Наивные и местами трогательные, а местами наоборот — с раздражающей глупизной; в общем, в книге поместилось все, что автор посеял на поэтической ниве. Сначала я решил этот самиздатовский продукт в обзор не включать, потом посмотрел на обложку — пусть будет. Этот «кусочек» бумаги хотя бы в кои-то веки нормально сверстан и имеет симпатичное «лицо».
Читать ли? Найдите кусок поинтереснее. | Д.Ш.
Бал монстров
Ваша Раша
Россия — Родина для многихНа первый взгляд, книга весьма солидная. Из всей кипы юргинского самиздата альманах «Россия — наша родина, великая страна!» (2008 г.) имеет объективно лучшее полиграфическое исполнение. На этом все преимущества заканчиваются.
Народов наций и племен.
Мы — гордые и недотроги,
Наш русский дух непокорен!
По дороге не удержался — расплакался. Но плакал я очень осторожно. Погляжу по сторонам — если нет никого, значит можно слезу пустить, а если кто-то навстречу идет, то приходится лицо жизнерадостное делать и не дышать. Легче слезы сдерживать, когда не дышишь. Тут ведь все просто — только воздух втянуть в грудь — давление сразу в глаза, и слезы оттого бегут с сильнейшим напором.
Поскольку быть патриотом без особых причин сегодня как никогда модно, члены молодежной военно-патриотической организации «Молодая гвардия» решили издать свое творчество, дабы увековечить и себя, и свой странный штаб. Набралось аж девять молодых авторов плюс Владимир Пономарев — идейный руководитель всей этой литературно-патриотической вакханалии. Он не только сделал блестящую военную карьеру, но и, между прочим, член Союза писателей Кузбасса. С него и начнем.
Владимир Пономарев из всех жанров предпочитает поэзию, но любая лирика — для него явно слишком тесный жанр. Вот поэма или ода — другое дело, не меньше. Чтобы минимум страниц на пять-шесть, с каким-нибудь непременным аляпистым посвящением. И вот вам опус к новому году, а вот — «Честь и слава шахтерам Кузбасса», и есть еще про возвращение солдата с войны, посвящение пехотинцам, восславление Юрги и краткий экскурс до времен Дмитрия Донцова. До «Илиады» Гомера здесь не то, чтобы очень далеко, это недосягаемый эталон — слог Пономарева патологически убог, мысль проста, местами обрывается и теряется, но задача автором выполнена — никто не забыт, ничто не забыто.
То есть как начал Пономарев с первой страницы ровным чеканным шагом завывать про свою любовь к стране, так его и не остановить. Убери названия поэм, сбей текст всех произведений в единое целое, никто не обратит внимания, что тема немного трансформировалась.
С остальным детским садом немного проще. До поэм мальчики и девочки, очевидно, еще не доросли, но, к читательскому несчастью, пишут просто стихи (не оды!) и покоряют непокоряемые для них горы журналистики, которую отчего-то в этой книге именуют публицистикой. Некоторые из них, складывается ощущение, писали специально для того, чтобы в этот альманах попасть. А трое — Михаил Васильев, Кирилл Епифанцев и Артем Комаров — выпотрошили содержимое своих столов и взяли уже однажды готовые газетные публикации.
Интервью с известными в городе военными — хорошо, жизнеописание армейской династии — тоже можно почитать, но для чего молодым людям нужно было публиковать выдержки из фактически своих интимных дневников — вопрос, конечно, хороший.
Вторая из вынесенных в начало цитат принадлежит перу Епифанцева. Эссе же называется — «Крылья», молодой человек описывает сцену расставания со своей барышней. Далее следуют слезы, физико-медицинская версия их возникновения (см. цитату), разговор с «пьянью», обретение возможности летать, а заканчивается же рассказ вот так. «Свысока теперь все видно — кто кого на руках носит, потому что любит, а кто и бритву обнимает, потому что изголодался по ласкам. Крепче обнимает — бритва плачет кровью человеческой. А если объятья ослабит — сам плачет слезами бритвенными, слезами острыми». В общем, те еще образы... Не хватает пару абзацев расчлененки и ведра кровищи — целостность произведения была бы соблюдена.
Что еще? В альманахе присутствуют семь творений Кирилла Быкова — внука Николая Черкасова. Юноша, как и следовало ожидать, копирует бесславное творчество своего известного деда. А это очень скользкий путь, но коли уж встал на него — творческих успехов!..
Что же до относительных плюсов, то все-таки один из них робко, но нащупывается. Замыкают альманах стихи Софьи Рубаковой. У нее — у единственной из всех — есть по крайней мере свои стиль и слог. В аннотации про автора написано — живет в г. Северске Томской области. Вот и отлично. А к юргинским графоманам лезть не нужно.
В выходных данных же цепляюсь за строку — «рецензент — член Союза писателей России А. Катков». Перелистала книгу трижды — никакой рецензии не нашла. Бедный член, видимо, давал свое согласие на участие в этом издательском проекте до того, как увидел материал, с которым придется иметь дело. Поэтому и избавил себя от надобности придумывать лестные строки в адрес многочисленных авторов альманаха. И правда — иногда пустой лист несет в себе больше информации, нежели чем аж 160-страничный сборник произведений десяти авторов.
В общем, это даже-то и не книга — какой-то чудовищный выкидыш издательского станка, с какой стороны на нее ни посмотри. Хотя, викидыш закономерный — под патриотический проект сегодня как никогда проще всего выбить средства.
Возникает еще один вполне резонный вопрос, на который мне ответа не получить. Почему-то всегда так бывает, что если человек профессионал в своем деле, то, начиная работать в другой сфере, он со временем становится безукоризненным профи и там. А тот, кто бездарен в одном, и в другом будет таким же бесталанным. Пономарев, конечно, не поэт — это очевидно, как смена времен года, его воспитанники — тоже и, я надеюсь, он не убеждает их в обратном. Но, и это действительно интересно, их патриотическая деятельность поставлена так же плохо, как вот эта — псевдолитературная?!.
Читать? Нет, не надо; сжечь перед прочтением. | С.М.
Знать больше | Патриотизм как диагноз
Гоп-стоп, мы подошли из-за угла
Давай, брательник, наливай по пятьдесят,А провокация, между прочим-то, отличнейшая! Название — «Правда жизни», шмуцтитул анонсирует — «Современная поэзия 21 века». Согласен, коряво, нужно что-то убрать — либо XXI век, либо «современная». Но открыл, прочитал пару стихотворений — оставляем как есть, ибо с формулировкой попали в точку.
Красотки водку осушить хотят.
Сегодня праздник: про жену не вспоминай,
Мы оттопыримся и ощутим мы рай.
Потом зайдем мы на тусовку в ресторан,
Братва сегодня отдыхает моя там.
Внутри же очень колоритно. Теперь я по крайней мере знаю, как живет местная шпана, чем дышит, что чувствует. Телочек они разводят таким образом — «Смотрю однажды по дороге идет прикольная чикса. <...> От аромата ее таял, меня вставлял ее гламур, / И предложил я: может, сходим с тобой в кафешку, слушай, мур. / А мурка сказала мне честно — не сходим, у меня есть муж. / И понял я, что обломился, не быть нам вдвоем с нею уж». О высоком чувстве думают следующее — «Любовь продажная, она — бумажная, / И не обходится любовь без шуток — / Ведь скучно жить без проституток». Досуг свой заполняют так — «Коньяк, шампанское рекою льются здесь. / Места все заняты и некуда присесть, / Картине Репина на стенке место есть» (так и представляется пивная в Эрмитаже). Планов же строят громадье — «Дискуссивность решена, отрицания задеты, / Положительно настроен я прожить в любви все лето».
То есть, если принимать эту книгу за манифест, разумеется, не поколения, а отдельно взятой агрессивной субкультуры, то чтиво получается занятное. Украсть, выпить, в тюрьму — это теперь не полный список. Нужно еще куда-то втиснуть написание стихотворений, тогда картина их жизни будет более полной.
Автора этого восхитительного бреда зовут Николай Горяйнов. Как гласит короткая статья, он родился в 1987 году в деревне Талой, а, перебравшись в Юргу, выучился в ПУ на повара-кондитера. С детства увлекается шахматами, а с 2005 года — пишет стихи, уделяя последним все свое свободное время.
Такие же стихи могла бы писать моя левая нога, имей она, конечно, чуть больше полномочий и пару ходок в не столь отдаленные места, за расширением словарного запаса. Написанные пещерным языком — одним словом, просто филологическая катастрофа. А эти обороты — «воплотив эмоции», «признательно честно», «покалечен фортуной и истрепан судьбой», «я был в шоке от счастья»... Ну и наконец главная реплика сборника — «Пришла ранняя весна, / Озеленела вновь сосна». Разумеется, сказал один знакомый, он же в конце концов стихоплет, а не ботаник — знать, что и когда зеленеет, ему как бы не обязательно. Но в строке поселилось сибирское хвойное, а не какая-нибудь араукария; по жестокой логике автора, сосна, видимо, на зиму сбрасывает не только иглы, но и кору — так, для усиления образа.
По сравнению с Горяйновым даже какой-нибудь Черкасов кажется обэриутом, столпом цивилизованности, чье творчество является недосягаемым по качеству. А вот, кстати, и поэтическое посвящение ему от тезки, «Привет коллегам» называется — «К примеру, гражданин Черкасов / Красиво мысли излагает, / Он пишет о войне и жизни. <...> Еще один поэт-легенда, / Примером обществу он служит — / Иванченко Игорь Иванович — / И с разными людьми он дружит. / Поэт Гапоник, словно птица, / В поэзии русской порхает...» Все, хватит, больше не могу, ибо — «Моя поэзия богата, / Хочу сказать я вам, друзья»...
Посмотрев же напоследок на обложку, понял, что в ней полно излишеств. Фотографии девятиэтажки, сиротки и барышни с замалеванным шрифтом бюстом нужно, по-хорошему, убрать. Оставить только короткостриженный лик автора в худи, да так, чтобы обложка напоминала одну известную книгу начала десятилетия — «Гопников» Владимира Козлова. И название не годится. Какая к чертям «Правда жизни»?! «Будни спортивнокостюмщика», «Записки шпаны», «Хроники быдла» или те же «Гопники» — этому я еще смогу поверить.
Надо ли читать? Надо. А также смотреть на обложку. Их нужно знать в лицо. | Д.Ш.
Почти постскриптум
Мастер-класс
Через проникновение в тонкий и сложный мир поэтических чувств и переживаний лирического героя появляется возможность пробудить в юных читателях любовь к стихам, научить комплексному анализу поэтического произведения, сформировать в душе обучающихся высокие нравственные, патриотические, духовные ценности, уважение к национальным святыням, развить их творческие возможности и таланты.Сразу оговорюсь: данное издание никак не художественное, и на широкую аудиторию не рассчитанное. Педагог-словесник Анастасия Томышева, уже много лет внимательно наблюдающая за литературной деятельностью Притомья, решила первой в этом городе хоть как-то систематизировать творчество юргинских поэтов, и подготовила такую вот книгу-пособие. Анастасии Николаевне пришлось убить не один вечер на прочтение всего валового издательского продукта, выпущенного за последние годы в Юрге.
Но если у нас полная свобода оценок, исходящая из принципа — достойных похвалить, а про таковыми не являющимися написать то, что считаем нужным, — то Томышева была закована в рамки двойных стандартов. Во-первых, издание финансировал муниципалитет (через каналы «Единой России» и госпожи Ермаковой лично), а там некоторые из обозреваемых в пособии персон как бы в почете (но за другие — не литературные дела), а во-вторых, политкорректность обязывает. В-третьих, определенные литераторы не на шутку бы удивились, не увидев себя в этом обзоре. Вот и пришлось автору, дабы никого не обидеть, искать рациональное зерно там, где его по определению либо нет вовсе, либо такой мизер, что комплименты рождаются из воздуха.
«Поэзия земли родной. Лирика поэтов Юрги и Кузбасса». Учебное пособие — программа элективного курса. Поясню: под данным терминологией скрывается дополнительный — вспомогательный курс по отношению к базовому курсу литературы. То есть — ладно бы книга была направлена только на педагогов с целью определения векторов для внеклассных занятий по творчеству местных литераторов, это учебное пособие, в котором учителю не предлагается свободы выбора — сегодня на уроке мы говорим о творчестве, например, Рубцовой, а завтра — и никуда от этого не денешься, будем с детьми изучать творчество какого-нибудь Пономарева. И Черкасова. И Третьякова.
И мухи, и котлеты — все смешалось. Чудом упущено творчество Иванченко, Клестер и Горяйнова, но это, скорее, к счастью.
А ведь все должно было быть совсем иначе. Изначально Томышева подготовила гораздо более увесистый по объему и более скрупулезный по детализации анализа литературоведческий труд — рукопись сокращали в разы, втискиваясь в бюджет, в 170 страниц. Но труд все равно уникальный. И вот почему.
Анастасия Николаевна — преданный фанатик своего дела. Мало кто из педагогов новой градации так искренне любит предмет, который преподает, еще меньшее количество учителей могут зажечь литературой своих учеников, спровоцировать их на изучение дополнительного курса, и уж совсем единицам доступно то, чем Томышева владеет в совершенстве — анализом поэтического полотна. То есть это пособие-помощник, которое должно не только информировать педагогов, но и учить их мыслить самостоятельно, разбирать и анализировать любые произведения, в том числе и не включенные в данный курс.
Томышева не ограничивается современниками, она погружается в историю — будучи прекрасным рассказчиком, показывает, с чего и с кого в Юрге зарождались первые литературные традиции. Даже расширяет географию анализа: изучает процессы, происходившие в Кемерове, приводя такую, например, интересную статистику — с 60-х годов издано более 100 книг писателей Кузбасса общим тиражом более 2,5 миллиона экземпляров!
Предыдущий труд Анастасии Николаевны был не менее весомой помощью учителю и ученику. Шестнадцать лет назад в издательстве «Пресс-Информ» выходило пособие «Над строчками школьных сочинений». Механика та же — Томышева разбирала основные ошибки, которые ученики допускают в сочинениях, давала советы, как выстраивать повествование, обильно цитировала избранные работы. По-хорошему, работу 16-летней давности нужно бы сегодня переиздать — с поправкой на время и на изменившуюся школьную программу.
Новая же книга является немного обидным изданием. Обидным от того, что уважаемому педагогу пришлось идти на компромисс с властью и со своей совестью, включая в пособие творчество и талантливых поэтов, и графоманов, и явных самозванцев, которым даже до статуса рифмоплета очень и очень далеко.
Но остается надеяться, что курс сработает, что коллеги Анастасии Николаевны извлекут из книги гораздо большее, что туда было заложено автором. Если не глобальные умения разбирать и анализировать, так хотя бы некоторые сами научатся грамотно излагать свои мысли. На худой конец — писать без ошибок. | Д.Ш.
Взвесив все книги, изданные за последнее время, умножив отдельно взятый вес на тираж печатной сессии и в итоге просуммировав полученные цифры, можно придти к выводу, что юргинские литераторы не любят природы. Странным опытным путем в надежде родить нетленку, они пока не сделали ничего ощутимого, кроме того, что стерли с лица Земли шесть-семь квадратных километров лесов. Хотя, если разобраться, пятая часть все же стерта не без оснований...
А природа продолжает мстить. Возможно, через пару лет здесь появятся новые писатели, поэты и публицисты, чей мозг подвергся влиянию этой странной юргинской радиации. И снова они понесут свои творения к городскому пресс-секретарю и в маленькие типографии, и снова будут вырубаться леса, и снова печатный станок будет выдавать тонны макулатуры, мимикрирующей под литературу...
Но все это — еще не самый худший вариант, поверьте мне. То, что сейчас происходит, покажется банальной нормой, если эта странная юргинская радиация взбесится и начнет давать местным литераторам по три-четыре руки... Храни, Мать-Природа, этот город!..
Оригиналы записей в LiveJournal: 1 | 2 | 3 | 4
Комментариев нет:
Отправить комментарий